Борисов Василий Петрович

Комментариев нетPosted on 27 октября 201427 октября 2014 by Ринат Валеев

Герой Советского Союза, Заслуженный летчик-испытатель СССР Борисов Василий Петрович

Заслуженный летчик-испытатель СССР, Герой Советского Союза. Награжден за летные испытания орденами Ленина, Октябрьской Революции, Красного Знамени, Красной Звезды. Почетный авиастроитель.

Что может сравниться с полетом? Наверное, только любовь. Поэтому так велико притяжение неба. На излете век двадцатый, и вот-вот земля начнет закручивать спираль нового тысячелетия. Не в чести героический пафос и романтизм 50—60-х, и, кажется, даже «звездная болезнь» имеет выраженную коммерческую окраску. Впрочем, что судить о временах — они всегда не хуже и не лучше, они — другие. Но все та же романтика — звездный вирус авиации — заставляет современных мальчишек мечтать о небе, рисовать самолеты, поднимать бокал с кока-колой «за все двигатели всех российских самолетов!» и… поступать в Школу летчиков-испытателей.
И все же именно поколение тех, чей путь в авиацию начинался в 50-60-х гг., явило необыкновенно мощную плеяду, славу отечественной авиации — ученых, инженеров, конструкторов, летчиков-испытателей, благодаря разуму, воле и энергии которых мы имеем ту авиацию, которой до сих пор гордимся. Страна чаще всего не знала своих героев, но фантастическая техника, рожденная в «почтовых ящиках», вырывалась на волю, в небо: они — и самолеты, и летчики — были созданы, чтобы летать!
К этой блестящей плеяде авиаторов принадлежит заслуженный летчик-испытатель, Герой Советского Союза Василий Петрович Борисов, выпускник ШЛИ 1959—1960 гг.
Мальчишка военной поры, Вася Борисов, «заболел небом» рано. Да и как же иначе — семья жила в непосредственной близости от аэродрома в Кольцове (под Свердловском), а первым кумиром был летчик — комбриг, отец одноклассника. И первая осознанная мечта: «Вырасту — обязательно буду летчиком!» Мечте суждено было осуществиться.
После успешного окончания в 1947 г. свердловской спецшколы ВВС Василий Борисов был направлен в военное летное училище в Омске, которое с отличием закончил в 1950 г. А затем по май 59-го он работал в родном училище в качестве инструктора и командира звена. За это время 120 молодым летчикам дал «путевку в небо» инструктор Борисов. Но, как говорят летчики, учиться надо всю жизнь. Ведь жизнь — как полет; остановка в воздухе — и падение, штопор.
Судьбоносным поворотом в жизни стала учеба в Школе летчиков-испытателей, куда майор Борисов поступил в 1959 г. Как говорит Василий Петрович, летчики зачитывались книгами американских и русских летчиков-испытателей. И вообще, слухами о Школе земля полнилась. Это, безусловно, повлияло на решение стать летчиком-испытателем. Василий был опытным пилотом, поэтому учиться было легко, но как захватывающе интересно! В.Л.Борисов и многие из его сокурсников, благодаря уникальной летной подготовке, впоследствии стали асами летных испытаний, заслуженными летчиками-испытателями, Героями Советского Союза.
В 1960 г. Василий Борисов с отличием и благодарностью министра авиационной промышленности окончил ШЛИ. С тех пор и до настоящего времени работает на АНТК им. Туполева. За время работы летчиком-испытателем освоил 80 типов самолетов — истребителей, транспортных, тяжелых, пассажирских. Испытывал первый тяжелый сверхзвуковой самолет Ту-22, с первого подъема машины летал на легендарном бэкфайере Ту-22М. Работал на Ту-144, Ту-154, Ту-134 и других типах самолетов, проводил испытания «отказных» ситуаций и принимал участие в доводке машин. И опять учился, на этот раз в МАИ, который окончил в 1967 г.
26 апреля 1971 г. Василию Петровичу Борисову за мужество и героизм, проявленные при летных испытаниях, присвоено звание Героя Советского Союза. А в 1973 г. — звание заслуженного летчика-испытателя СССР. Впрочем, Василий Петрович не слишком многословен, о подвигах и «воздушной романтике» летных испытаний говорить не любит. В общем, асе просто, как в песне: «Такая у нас работа — учить самолеты летать». А летать во времена расцвета советской авиации, освоения сверхзвука и перехода на реактивную технику приходилось много.

Вехой в летной биографии В.П.Борисова стал первый в истории авиации беспосадочный полет на самолете Ту-22М в акваторию Охотского моря и обратно с двумя дозаправками в воздухе. 13 мая 1976 г. с аэродрома ЛИИ взлетел сверхзвуковой ракетоносец Ту-22М, пилотируемый В.П.Борисовым (второй пилот Г.Ф.Бутенко, штурман Л.С.Сикачев, бортоператор Б.И.Кутаков).
Экипаж точно выполнил полетное задание. Первая дозаправка произошло в районе оз. Байкал при очень сильной болтанке. В таких условиях сложно сконтактироваться, а действовать надо было ювелирно точно. За 32 минуты Ту-22М принял на борт 41 тонну топлива. Василию Петровичу показалось, что за то время, что он шел под хвостом танкера, можно было родиться и вырасти.
Все, есть заправка! Дальше — к Шантарским островам в Тихом океане и обратно. И — вторая заправка. «Мясищевские» танкеры шли с Воздвиженки (база недалеко от Владивостока). Встретились около Иркутска. Впереди — стена облаков. Земля дает команду: «Заправку в воздухе запрещаю!» Командир группы танкеров приказ дублирует. Но заправляться-то надо! Борисов принимает решение и дает команду экипажу самолета-заправщика: «Не дрейфь, выпускай конус!» Сконтактировались и вошли в облачность. Видимости никакой, даже огни в бомболюках танкера почти не видны, болтанка. Тем не менее заправились и пошли на Москву. Встречный ветер — 350 км/ч, поэтому скорость гораздо ниже расчетной. Возникла «отказная» ситуация: 10 часов горела лампа «Стружка в масле» — до конца полета была большая вероятность того, что «заклинит» двигатель, Кроме того, на правом двигателе горел индикатор «Мало масла». Однако полет успешно за вершился, экипаж провел в воздухе 17 часов. «Жестко было сидеть на кресле катапульты», — смеется, вспоминая, Василий Петрович.
В феврале 1977 г. на самолете Ту-144 ведущий пилот В.П.Борисов с экипажем в составе второго пилота С.Т.Агапова, штурмана В.А.Трошина, бортинженера Ю.Т.Селиверстова, ведущего инженера М.В.Панкевича и начальника испытательной бригады В.М.Кулеша совершили беспосадочный полет Москва — Хабаровск и обратно. Расстояние в 6500 км преодолели за 3 час. 25 мин, самолет выполнял полет со скоростью на марше — 2200-2300 км/ч на высоте до 20 км. Метеоусловия в Жуковском были довольно сложными. Взлетали ночью, в тумане, был такой сильный гололед, что автобус, доставлявший экипаж к самолету, раза два развернуло, полосу пришлось расчищать. Перелет прошел успешно. Единственным пассажиром на борту пассажирского Ту-144 был начальник ЛИИ Виктор Васильевич Уткин.
В.П.Борисов принимал участие в трех авиасалонах в Ле-Бурже, где демонстрировал самолеты Ту-134, Ту-154, Ту-144, в авиасалоне в Нагое (Япония, 1971 г.). Был участником демонстрационных полетов в России и за рубежом — в Египте, Тунисе, Марокко, Судане, Эфиопии.
Памятным был попет по маршруту Каир — Хартум с представителями египетской авиакомпании на борту. Самолет с пассажирами и семью тоннами технического груза вылетел из Каира при великолепной погоде в город Хартум («Хартум» в переводе — «буран», пыльная буря). И, надо сказать, Хартум оправдал свое название: поднялась пыльная буря. Пыль рыжая, мелкая, как мука, закрыла землю. Аэродром не оборудован средствами захода на посадку, стоит лишь одно приводная станция за 4 км до полосы и за 800 м от створа полосы, ветер больше 20 м/с под 90° к ВПП. Полоса короткая, температура у земли +40°. Шеф-пилот египетской авиакомпании очень волновался, давал советы — невпопад. Сели со второй попытки. Приземлились точно, мягко на первых ста метрах полосы. Представитель «Аэрофлота», который встречал самолет, выкурил пачку сигарет — так волновался. В этот день в Судане не взлетел и не сел ни один самолет.
Летная судьба Василия Петровича Борисова сложилось удачно, ему ни разу не пришлось катапультироваться и лететь «на честном слове и на одном крыле». Но судьба порой берет реванш.
Летчик Борисов подарил небу самое дорогое, что у него было, — сына. Талантливый летчик-испытатель и просто хороший, душевный парень Игорь Васильевич Борисов погиб при летных испытаниях летающей лаборатории в акватории Азовского моря в 1989 г. Поэтому особенным, щемяще-памятным для Василия Петровича остался совместный полет с сыном на Ту-144. Про этот полет Игорь написал восторженные стихи. После гибели сына надо было стиснуть зубы, чтобы не сломаться, и Василий Петрович Борисов летал, пока пропускала летная комиссия, до 65 лет. Воистину «есть одна у летчика мечта — высота, высота…».

В 1994 году Борисов вышел на пенсию. Проживал в городе Жуковском Московской области. 30 марта 2001 года был убит и ограблен в собственном подъезде наркоманом, после того как пытался оказать сопротивление. Похоронен на Быковском кладбище в Жуковском. 15 августа 2011 года в рамках мероприятий, посвященных 65-летию города, на углу дома № 35 по ул. Чкалова в Жуковском, где в последние свои годы жил Василий Петрович, была открыта памятная доска.

Галлай Марк Лазаревич

Один комментарийPosted on 25 октября 201425 октября 2014 by Ринат Валеев

Герой Советского Союза Заслуженный летчик-испытатель СССР Галлай Марк Лазаревич

Заслуженный летчик-испытатель СССР, Герой Советского Союза, полковник, доктор технических наук, профессор. За этими скупыми словами стоит ярчайшая личность, человек необыкновенно широкого кругозора и таланта. Им написано около 30 научных работ. Он преподавал в МАИ, Академии ГА. Марк Галлай был членом Союза писателей.

Марк Лазаревич Галлай родился в 1914 г. в Санкт-Петербурге. В 1930 г. окончил школу-девятилетку и поступил рабочим на завод «Красный Октябрь» (ныне НПО). Он быстро постиг рабочую профессию, за освоение импортного станка «Райнер» был занесен на Красную доску завода. В это же время во Дворце пионеров Марк увлекся авиамоделизмом, тогда с этого начинали многие ныне известные люди авиации.
Увлечение привело молодого человека в политехнический институт на отделение аэродинамики. При институте был аэроклуб, и Галлай, естественно, стал его слушателем: прыгал с парашютом, летал на планерах и на самолетах У-2. В 1936 г. Марка Лазаревича направляют на преддипломную практику в Москву, в ЦАГИ, где под руководством Макса Аркадьевича Тайца он защитил диплом. Перспективного молодого специалиста оставили работать в отделе летных испытаний. Тогда же в ЦАГИ из работающих там инженеров и техников стали готовить летчиков. Первыми среди них стали Алексей Гринчик, Марк Галлай, Николай Рыбко, Георгий Шиянов. Все они уже с сентября 1937 г. приступили к работе летчиков-испытателей. При этом летчики цаговской школы имели очень малый летный опыт. И все же Галлай проводит ряд весьма сложных и рискованных летных испытаний, связанных с неисследованными или мало исследованными в авиации явлениями. Так, на втором и третьем году работы он провел исследования флаттера на самолете СБ, испытания на сваливание нового самолета Пе-2.
В то время в отделе летных испытаний в ЦАГИ работали опытные летчики:
Cергей Александрович Корзинщиков, Михаил Михайлович Громов, Александр Петрович Чернавский. Они умели освоить опытный самолет, получить его характеристики, убедительно доложить конструктору о достоинствах и недостатках машины. Вместе с тем они понимали, что от таких явлений, как штопор и флаттер, ничего хорошего ждать не приходится. Поэтому вполне охотно передавали опыт испытаний новичкам, давали добрые советы, никогда не отказывали в помощи. Испытания Пе-2 прошли успешно, а вот флаттер на СБ чуть не закончился разрушением самолета в воздухе. Самолет был посажен на землю, но в таком жалком виде, что его пришлось списать. Предотвратить же полное разрушение машины Галлаю помогли тщательно продуманные действия на земле и совет Чернавского. Вот эту особенность продумывать и предвидеть сложные ситуации, равно как и стремление к исследованию непознанного, Марк Лазаревич сохранил в течение всей своей испытательской работы. Будучи аналитиком по натуре, он был еще и азартным исследователем, часто сознательно шел на острые ситуации.
С началом войны из летчиков-испытателей стали формировать боевые части и подразделения. НИИ ВВС сформировал из своих летчиков два истребительных полка, а из летчиков-испытателей ЛИИ создали эскадрилью ночных истребителей. Хотя летчиков ЛИИ никто не учил боевому применению, они неплохо показали себя при обороне от налетов немецкой авиации летом 1941 г. Галлай сделал девять боевых вылетов и сбил «Дорнье-215». К осени лиевская эскадрилья была расформирована, а летчики занялись эвакуацией самолетного парка в Казань. Начальника ЛИИ комбрига М.М.Громова назначили командиром смешанной авиационной дивизии на Калининском фронте, и он взял с собой пять летчиков-испытателей ЛИИ, в том числе и Марка Галлая. Громов определил М.Л.Галлая в 128-й бомбардировочный полк на самолеты Пе-2. Бомбометание с пикированием для летчиков полка было делом новым. и Галлай помогал осваивать этот вид боевого применения.
На Калининском фронте Марк Лазаревич за полгода сделал 28 боевых вылетов. В 1941 г. за 30 вылетов присваивали звание Героя Советского Союза. Однако последовал приказ Верховного главнокомандующего вернуть всех летчиков-испытателей к местам их службы. Работа в ЛИИ сводилась главным образом к доводке и модификации серийных самолетов. С мая 1943 г. Галлай опять воюет. Получилось это так. Самолеты дальней авиации Пе-8 первоначально имели моторы АМ-35, но, поскольку модификации этих моторов АМ-38 шли на самый массовый самолет Ил-2, АМ-35 сняли с производства, и тогда Пе-8 переориентировали на моторы АШ-82. Галлай проводил испытания и доводку этих моторов на истребителе Ла-5, хорошо зная их сильные и слабые стороны. На аэродроме ЛИИ дислоцировалась дивизия Пе-8, и Галлая попросили провести занятия с летчиками и бортинженерами, рассказать об особенностях мотора АШ-82. От того, как управляется мотор, зависел расход бензина, а значит, и дальность полета, что для дальней авиации очень важно. Однажды на занятиях кто-то сказал, что неплохо бы показать, как управлять мотором над целью под огнем зениток. А может быть, самому Галлаю пришла мысль, что поучать воюющих летчиков, не разделяя с ними опасности боевых вылетов, как-то неудобно. Однако взять в полет летчика, не входившего в состав воинской части, никто не имел права, на то требовалось разрешение командующего. С генералом Александром Евгеньевичем Головановым Галлай не был знаком, зато был знаком с его начальником штаба Марком Ивановичем Шевелевым, по рекомендации которого попал на прием к командующему. Так Галлай получил разрешение летать на боевые задания в составе экипажей дивизии. Поначалу казалось, что помощь Галлая в полетах и не нужна. Да, он мог подсказать бортинженеру, когда включать вторую скорость нагнетателя, когда пользоваться высотным корректором, но это было на одном самолете. Остальные самолеты группы такой подсказки не имели. Однако он летал в разных экипажах, а потому научил управлять мотором не одного бортинженера. Таким образом, Галлай не только поддерживал свой имидж преподавателя, но и на практике обучал своих коллег, и участвовал в боевых операциях. Полеты выполнялись на очень важный объект — Брянский железнодорожный узел. Готовилась Курско-Орловская операция. В шестом вылете самолет командира эскадрильи Родных, где Галлай был вторым пилотом, сбили. Экипаж на большой высоте выпрыгнул, и парашютистов разнесло на значительные расстояния. Галлай и штурман Гордеев, найдя друг друга, приняли решение не идти к своим кратчайшим путем на восток, а двигаться на север, в брянские леса, в партизанский край.
Решение оказалось правильным. Они попали к партизанам бригады Ивана Мураля, и через одиннадцать дней их на самолете У-2 вывезли на большую землю. Судьба остальных членов экипажа оказалась хуже: большинство из них попали в плен и были освобождены только после войны, так что не всегда короткий путь оказывается самым скорым.
После войны началась эра реактивной авиации. На двадцатом полете заводских испытаний реактивного первенца МиГ-9 погиб летчик-испытатель Алексей Гринчик. Испытания этого самолета продолжили Марк Галлай и Георгий Шиянов. В условиях гонки вооружений сроки испытаний были очень сжатыми, поэтому испытания продолжили без достаточного выяснения причин катастрофы. Испытания прошли успешно, и МиГ-9 был принят на вооружение.
После войны пришла и эра вертолетов. Сегодня это самый распространенный летательный аппарат. Однако в начале своего пути вертолеты были ненадежны и опасны.
В ЛИИ даже бытовал такой каламбур:

Прощай, жена,
Прощай, приплод.
На вертолет, на вертолет!

В 1949 г. первый вертолет Миля потерпел аварию. Летчик-испытатель Байкалов сумел покинуть машину, но получил травмы, и, пока он лечился, Миль пригласил на испытания Марка Лазаревича Галлая, который успешно провел эти испытания. Затем он же испытывал яковлевский вертолет Як-100. Опытные, классные испытатели, каким был и Марк Галлай, в то время вертолетов сторонились. Что же тянуло Галлая на эту принципиально новую, но ненадежную технику? Вероятно, желание познать это новое, азарт исследователя. В послевоенные годы в нашу жизнь, кроме радостей победы и успехов восстановления страны, вошли такие реалии, как «ленинградское дело», «дело еврейского антифашистского комитета», «авиационное дело», «дело врачей». Отражением этих реалий была «кадровая чистка» в ЛИИ. Марка Лазаревича уволили приказом министра. Прямо о «пятом пункте анкеты» никто не говорил, формально ему, командиру отряда, инкриминировали гибель летчика-испытателя Ершова на самолете Ла-15, хотя аварийный акт свидетельствовал, что причину катастрофы выяснить не удалось.
Казалось бы, где логика? Но в некоторых реалиях нашей жизни логику искать бессмысленно. Даже сегодня некоторые стороны нашей жизни напоминают полотна Иеронима Босха.
Несколько лет Галлай работал в летной организации Министерства радиоэлектроники. В 1954 г. Галлая приглашает к себе генеральный конструктор Владимир Михайлович Мясишев. Его бомбардировщики М-4 и 3М были важным фактором стратегического равновесия СССР и США. В эти самолеты было привнесено много новшеств, и летные испытания проходили далеко не гладко. Особенно трудными они были на М-4, который поднял в воздух Федор Федорович Опадчий, но Марк Лазаревич также провел на нем немало испытаний. В первые же годы разбилось шесть М-4; три — в летно-испытательных организациях и три — в боевых частях. Однако на летной станции фирмы Мясишева обошлось без летных происшествий, хотя сложные ситуации возникали неоднократно, в том числе и у Галлая. Вероятно, здесь сказывались не только везучесть пилота, но и его опыт. Самолет 3М был последним из испытанных Галлаем.
В течение летно-испытательной жизни Марк Лазаревич написал немало научно-технических статей. Но дело не в том, сколько написано, а в том, что и как написано. Начиная с 60-х годов, многие летчики-испытатели получили инженерное образование, но не все умели применять его в летной работе. Галлай умел это делать лучше других. Его технические статьи так или иначе нашли практическое применение, они вошли в Руководство по летной эксплуатации, в нормативные документы для конструкторов. Некоторые вопросы, поднятые им, как бы опередили свое время, но были признаны позднее. Он защитил диссертацию кандидата технических наук, а затем доктора технических наук. Марк Лазаревич Галлай награжден тремя орденами Ленина, четырьмя орденами Красного Знамени, Двумя орденами Отечественной войны I степени, орденами Красной Звезды и «Знак Почета», многими медалями. В 1957 г. ему было присвоено звание Героя Советского Союза, в 1959 г. — заслуженного летчика-испытателя СССР.
А еще Марк Галлай — известный авиационный писатель, но и на этом поприще у него не все складывалось гладко. Повесть «Первый бой мы выиграли», где автор сделал некоторые критические замечания в адрес системы противовоздушной обороны Москвы, вызвала отрицательную реакцию ветеранов 6-го истребительного корпуса. Многие из этого корпуса стали генералами, а тут Галлай, провоевавший в ПВО всего три месяца и сделавший всего девять боевых вылетов, наводит критику. Возможно, генералы-ветераны осерчали на то, что не они выступили на эту тему первыми. Конечно, генералы имели большой опыт и располагали большими знаниями архивных материалов, но кто же мешал им реализовать свои возможности в литературе? Нечто аналогичное произошло после публикации повести Марка Галлая о космонавтах. «Почему о Королеве первым написал Галлай, а не люди, проработавшие с первым конструктором космических аппаратов долгие годы?» — задавались вопросом недоброжелатели Галлая. Несмотря на такую критику и возможную справедливость некоторых упреков оппонентов, можно уверенно сказать, что Галлай как писатель состоялся, книги его предметны и интересны читателю.
Марк Лазаревич Галлай умер 14 июля 1998 года. Перестало биться его тревожное сердце, уснул навсегда его пытливый ум, но тот след яркой Звезды на небосклоне авиации еще долго будет оставаться в памяти коллег.

Коккинаки Владимир Константинович

Комментариев нетPosted on 3 мая 20144 мая 2015 by Ринат Валеев

Дважды Герой Советского Союза Владимир Константинович Коккинаки

Родился 25.06.04 г. в г. Новороссийске. Русский. Окончил семилетку. Работал на виноградниках, а затем матросом и грузчиком в порту.

Вспоминает генерал-майор авиации Коккинаки: «Был я всегда крепкий… Иногда приходилось драться. Раз из плавания в Новороссийск вернулся мой брат Павел. В переулке на него напало 7 парней. Избили, отобрали мореходку. Он их крепко помял тоже, но выигрыш у них. Я в аккурат из летной школы домой приехал в отпуск. Смотрю, является Павло в крови. Так и так. Ага, идем со мной, покажешь, кто бил. Пошли. В слободке увидели меня, попрятались: «Коккинаки идет». Приходим к одному.

— Ты бил?

Молчит…

Каждого я ударял только по одному разу. Шесть раз ударил — шесть человек лежало. А седьмой успел убежать. Такая жалость!

В Ленинграде один раз пришлось подраться. Возвращался я ночью на велосипеде домой. Еду — навстречу четыре пьяных. Я соскочил с машины, стал, чтобы их пропустить. А они ко мне. Пристают, ругаются. Вижу — специально, чтобы драться. Я отбросил в сторонку машину, чтобы не споткнуться о нее. Один подошел вплотную и целится мне в лицо. Я его ткнул — он и лег, как мертвый. Стукнул еще двоих — лежат, а четвертый без памяти бежит и орет».

В РККА с 1925 г. До 1927 г. служил в 221-м стрелковом Черноморском полку. В 1928 г. окончил Ленинградскую военно-теоретическую школу летчиков, в 1930 г. – 2-ю военную школу лётчиков КВФ в г. Борисоглебске.

В 1932-35 гг. служил лётчиком-испытателем в НИИ ВВС. Провёл государственные испытания истребителей И-16 и ДИ-4, участвовал в испытаниях «Звена» (бомбардировщик ТБ-3 с истребителями И-5 на крыльях), а также в государственных испытаниях истребителя И-15.

21.11.35 г. на самолёте И-15 с герметической кабиной достиг высоты 14575 м, установив неофициальный мировой рекорд.

С 1935 г. — старший лётчик-испытатель КБ Ильюшина. Принимал непосредственное участие в испытаниях всех самолетов конструкции Ильюшина.

В первой половине 1930-х гг. основу советской дальнебомбардировочной авиации составляли тяжелые бомбардировщики ТБ-3. С нормальной бомбовой нагрузкой 1000 кг эти самолеты имели дальность 2200 км при крейсерской скорости полета около 180 км/ч. Пять пулеметов обеспечивали защиту от нападения воздушного противника.

Однако быстрые темпы развития авиации и повышение эффективности средств ПВО потребовали начать исследовательские и опытно-конструкторские работы над новым типом дальнего бомбардировщика, способным заменить ТБ-3.

В соответствии с техническими требованиями новый бомбардировщик должен был нести 1000 кг бомб на дальность не менее 3000 км и на расчетной высоте обладать максимальной скоростью не менее 350 км/ч.

Туполев предложил концепцию нового бомбардировщика с упором на дальность. ДБ-1, военный вариант АНТ-25, вдвое уступал ТБ-3 по бомбовой нагрузке, но впятеро превосходил по радиусу действия. Он был столь же тихоходен и отличался такими же низкими показателями маневренности. Малая серия построенных ДБ-1 после войсковых испытаний осела в 1-й АОН. Сочли, что как бомбардировщики они малопригодны, но могут сойти в качестве дальних разведчиков.

Дальнейшим развитием ДБ-1 должен был стать ДБ-2 (АНТ-37), который вышел на испытания в июне 1935 г. При его проектировании были использованы уже проверенные на АНТ-25 конструктивные решения, следуя в целом той же концепции, что у ДБ-1 — «дальность превыше всего». В результате, самолет получил узкое крыло большого удлинения, что считалось в то время наиболее простым способом достижения большой дальности полета. Но в серию он не пошел. Через месяц после первого полета, опытный АНТ-37 разрушился в воздухе. Из-за многочисленных дефектов НИИ ВВС отказался принять эту машину на госиспытания.

Проектируя ЦКБ-26 (прототип ДБ-3), Ильюшин сделал главный упор на скорость полета. Крыло получило сравнительно небольшое удлинение, но со значительной нагрузкой. Для него выбрали тонкий двояковыпуклый профиль. Такой подход обеспечивал бомбардировщику небольшое аэродинамическое сопротивление и тем самым способствовал получению высоких скоростных характеристик. Многие другие конструктивные решения также были продиктованы стремлением до предела уменьшить аэродинамическое сопротивление: гладкая обшивка, узкий фюзеляж, развитые зализы на стыке фюзеляжа и крыла, убирающееся шасси. В итоге получился компактный, изящный и прочный самолет. Конструкция его была смешанной. ЦКБ-26 имел деревянные фюзеляж и киль при металлическом крыле и горизонтальном оперении.

1.07.35 г. опытный ЦКБ-26 выкатили на летное поле Центрального аэродрома. На нем стояли два импортных мотора «Гном-Pон». Заводские испытания проводил Коккинаки. Самолет оправдал надежды конструкторов, продемонстрировав высокие летные данные, хорошую маневренность и управляемость.

Но ЦКБ-26 еще не являлся полноценной боевой машиной. ЦКБ-30 отличался от своего предшественника цельнометаллическим фюзеляжем. На самолете смонтировали все штатное стрелковое вооружение — согласно техническим требованиям бомбардировщик должен был нести три пулеметные установки ШКАС. На самолете установили и бомбардировочное вооружение. При этом кассетные бомбодержатели для подвески заданных техническими требованиями десяти 100-килограммовых бомб располагались не на боковых стенках фюзеляжа, как это обычно делалось ранее, а по оси симметрии самолета. В отличие от СБ предусматривалась и наружная подвеска. В документах ВВС и ЦКБ-26, и ЦКБ-30 именовались «ДБ-3 — первый опытный самолет» и «ДБ-3 — второй опытный самолет».

31.03.36 г. Коккинаки совершил на ЦКБ-30 первый испытательный полет.

20.04.36 г. на ЦКБ-26 он впервые в стране выполнил петлю Нестерова на двухмоторном самолёте. Зайдя на Центральный аэродром со стороны развилки Ленинградского и Волоколамского шоссе, он разогнался на снижении и на высоте 2000 м сделал три петли.

1.05.36 г. над Красной площадью в общем строю пролетел ЦКБ-26. Вечером того же дня на Центральный аэродром приехали члены Политбюро во главе со Сталиным.

Рассказывает писатель Чуев: «Сталин подробнейше расспрашивал Ильюшина и Коккинаки о самолете. Их поразил высокий профессиональный уровень вопросов Генерального секретаря партии большевиков, как будто авиация была его основным занятием. И впоследствии Ильюшин не раз отмечал: «Он знал авиацию и хорошо в ней разбирался»…

– А теперь, – продолжил Сталин, – у меня просьба к вам, товарищ Коккинаки. Я слышал, что вы на двухмоторном бомбардировщике товарища Ильюшина творите чудеса в воздухе. Но не зря говорят, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Тут-то Коккинаки и показал высший пилотаж – виражи, восьмерки, горки, спирали и три петли Нестерова подряд2».

Высказанная Сталиным просьба не медлить с проведением испытаний ЦКБ-30 с целью уже в конце лета передать ДБ-3 в серийное производство означала резкую перемену в судьбах конструктора самолета и его летчика-испытателя.

2.05.36 г. на совещании в Кремле было принято решение о запуске ДБ-3 в серию, а Коккинаки получил разрешение на проведение ряда рекордных полетов на ЦКБ-26.

Официальным рекордным полетам предшествовали тренировочные, уже в ходе которых удалось побить рекорды высоты с грузом 500, 1000 и 2000 кг. Таким образом, можно было твердо рассчитывать на результативность полетов официальных.

17.07.36 г. Коккинаки поднял на высоту 11294 метра уложенные в бомболюки металлические болванки общим весом 500 килограммов. Международная авиационная федерация (ФАИ) зарегистрировала первый советский мировой авиационный рекорд. Газеты опубликовали телеграмму:

«Летчику-испытателю тов. В. Коккинаки. Поздравляю с достижением мирового рекорда высоты на двухмоторном самолете с коммерческим грузом в 500 килограммов. Крепко жму Вашу руку. И. Сталин».

За первым рекордом последовала целая серия мировых достижений… Пока ставили рекорды, ЦКБ-30 в стремительном темпе проходил заводские и государственные испытания в НИИ ВВС. Практически не уступая СБ по скорости, он превосходил его в дальности почти в два раза, а по максимальной боевой нагрузке — впятеро. Дальность в 4000 км при бомбовой нагрузке 1000 кг от рубежа Киева позволяла накрыть всю территорию Германии и Италии. Из Благовещенска были доступны все цели на территории Кореи, из Хабаровска — почти вся Япония.

Рассказывает писатель Чуев: «До этого бомбардировщика наши «бомберы» летали на туполевском ТБ-3. Неубирающееся шасси, скорость 200 километров в час… На ДБ-3 скорость была уже за 400 километров в час, потолок 11 тысяч метров, радиосвязь. А Коккинаки поднимался на этой машине выше ее потолка в негерметичной кабине, без скафандра, только в кислородной маске. Если на земле температура плюс 15, то там, наверху, минус 51, и чудовищный перепад давления. Даже потом космонавты над собой таких экспериментов не устраивали.

«Идея этой машины заключалась в том, – говорил Ильюшин, – что она имела дальность 4000 километров. А зачем такая дальность нужна? А для того, чтобы можно было с нашей западной границы пролететь до Кёльна. Это примерно 1600 километров. Вот, в сущности говоря, какая была идея этой машины».

«Противник должен считать себя побежденным до того, как начнет сражаться», – утверждал главный летчик Германии Герман Геринг. Наши авиаторы сдаваться не думали. Громов и Чкалов со своими экипажами собирались на АНТ-25 лететь через Северный полюс в США, Коккинаки и штурман Бряндинский тоже начали готовиться к дальним полетам. Бряндинский был и пилотом, а на ДБ-3 предусмотрели возможность управления самолетом из штурманской кабины. Если летчик будет ранен и не сможет пилотировать, штурман вставит ручку управления в специальное гнездо и поведет самолет».

Вспоминает журналист Бронтман: «1936 год…4 октября. Днем позвонил Кокки… Затем мы поехали с ним на вокзал. В дороге разговорились, потом полчаса сидели у здания редакции в машине и доканчивали разговор.

— Думаю пройти из Москвы до Хабаровска в одни сутки. На ЦКБ-26. Это сильно тяжело. В это время года никто на восток не лазил сквозняком… Я все заполняю баками, бачками, насобирал всяких, вплоть до консервных банок. Весной я просил разрешения у Хозяина. Он сказал «погоди, рано еще, испытай сначала машину». Сейчас время подошло…

— А за погодой уже следишь?

— А как же! Собачья погода на востоке. Ну, пойду, если нельзя на 3-х, на 4-х, нельзя на 4-х — пойду на пяти, на шести тысячах.

— До какой высоты лазил без кислорода?

— На 7 с половиной летал. Ничего. Выше не приходилось. Ох, если выйдет! Какой японцы шум поднимут. Ты представляешь: в сутки от одной границы до другой. Но для себя я рассматриваю этот полет как тренировочный5».

В мае 1937 г. были завершены эксплуатационные испытания ДБ-3. К этому времени завод № 39 уже сдал военной приемке первую партию ДБ-3.

26.08.37 г. на самолёте ЦКБ-26 (штурман — А.М. Бряндинский) совершил дальний беспосадочный перелет по замкнутому маршруту Москва — Севастополь — Свердловск — Москва, преодолев 5018 км и установив три мировых рекорда.

В сентябре 1937 г. на самолёте ДБ-3 (штурман — А.М. Бряндинский) совершил дальний беспосадочный перелет по маршруту Москва — Ейск — Москва.

В последние дни сентября 1937 г. на серийном ДБ-3 (штурман — А.М. Бряндинский) с полным вооружением — пулеметами, патронами и бомбовой нагрузкой — совершил перелет на дальность в 4 тыс. км по маршруту Москва — Баку — Москва со сбросом 1 тонны бомб в Каспийское море в районе Баку.

Трансполярные перелеты Чкалова и Громова закрепили за СССР приоритет открытия воздушного пути из Москвы через Северный полюс в Америку. Однако, как показала неудачная попытка Леваневского, обеспечить регулярные полеты самолетов по этому маршруту при существующем уровне развития авиации оказалось невозможно.

Это было связано, прежде всего, с относительно небольшой крейсерской высотой полета самолетов второй половины 1930-х гг., что делало их зависимыми от погодных условий, особенно быстро изменяющихся в высоких арктических широтах. Создание же сети надежно действующих метеорологических станций и запасных аэродромов на льду Северного Ледовитого океана оказалось, как показали опыт организации и работы дрейфующей станции «Северный полюс-1», делом трудным и небезопасным.

Для регулярных беспосадочных полетов из СССР в США и обратно более подходящим являлся кратчайший маршрут, соединявший Москву и Нью-Йорк по ортодромической дуге «большого круга», проходивший через Финляндию, Швецию, Норвегию, Исландию, над Северной Атлантикой и Канадой. Оборудование этой авиатрассы для регулярного движения по ней самолетов являлось более простой задачей по сравнению с трансполярным маршрутом.

Североатлантический маршрут в то время был не менее трудным для освоения, чем трансарктический. Большая часть маршрута проходила над океаном и тундрой. Частая непогода, сильные встречные ветры, дующие, как правило, с запада на восток, также усложняли полет и значительно снижали скорость самолета, летящего из Европы в Америку. Особенности трассы будущего перелета предъявляли очень жесткие требования к надежности самолета, прочности его конструкции, к таким характеристикам, как высота и дальность полета. Не менее важной была и подготовка экипажа — его физическая выносливость, высокое профессиональное совершенство техники пилотирования и самолетовождения.

Было признано, что требованиям перелета наиболее полно удовлетворяет модифицированный серийный самолет ДБ-3, в конструкцию которого были внесены некоторые изменения — доработан фонарь кабины штурмана, снято вооружение, а взамен него в бомбовом отсеке и кабине стрелка установлены дополнительные топливные баки. Общий запас топлива обеспечивал беспосадочный полет дальностью свыше 8000 км.

Самолет был оборудован мощной радиостанцией, усовершенствованным радиополукомпасом и запасом жидкого кислорода на 24 часа полета на высоте 6000 м.

Вспоминает журналист Бронтман: «1938 год… Разговор с Коккинаки от 25 апреля.

До этого мне стало известно о том, что он собирается лететь. Поэтому я и приехал к нему. Сидим, разговариваем о том, о сем. Весь кабинет увешан большими и малыми картами Европы, Америки, мира. В углу глобус.

— Ну, когда, Володя, провожаем? — спросил я, наконец…

— Увы, не дают разрешения. Понимаешь, может быть, дадут после, а тогда мне самому не нужно. Условия не устраивают.

— А справишься? Ведь ветры?

— Что ж ветры — с ними надо умело обращаться. Знаешь — как парусные моряки — галсами. Тут все рассчитано. Вот только внимания не потерять — больше тридцати часов за ручку держаться.

— А почему второго не берешь?

— А кому я могу так доверять, как себе? Да и места нету.

— Летал когда-нибудь по трассе?

— Нет. В эту сторону никто. С той — да.

— Что ж тебе сказали?

— Да разрешение принципиальное я еще в прошлом году получил. Зажал в кулаке. Молчу. Недавно поднял: давайте визы, договариваться… Позавчера был на одном совещании, подошел к Молотову после. Он говорит: «Вам передали, что сейчас, как ни жаль, не выйдет». Я стороной узнавать почему: отвечают, что из-за Леваневского и «В-6». А я готовился, летаю, испытываю по работе, а сам всякие задачи для себя решаю. А как бы хорошо было запросто в соседнюю столицу слетать.

— Лодки, плавучесть машины обеспечены?

— Зачем, я же биться не собираюсь. Лечу наверняка… Ни к чему!..

26 мая… Вечером сегодня говорил с Коккинаки.

— Запретили. Сейчас буду проситься на восток — то, что тебе говорил. Если разрешат — до 10-го смотаюсь… Если не разрешат — садись, закуривай, Володя, до осени. Год летной жизни пропал6».

В рамках подготовки к трансатлантическому перелету Коккинаки разрешили совершить перелет на полную дальность над территорией СССР.

27-28.06.38 г. на самолёте ЦКБ-30 «Москва» (штурман — А.М. Бряндинский) совершил дальний беспосадочный перелёт по маршруту Москва (Щелково) — Хабаровск — Спасск-Дальний (Приморский край), за 24 часа 36 минут преодолев 7580 км по прямой.

Выкрашенная в ярко-красный цвет, сильно перегруженная машина стартовала с горки, сооруженной еще для АНТ-25, т.к. длины взлетной полосы Центрального аэродрома не хватало.

Сначала они летели на высоте 5000 м, но за Уралом спустились до 2000-3000 м, чтобы лететь без масок. От Хабаровска до Спасска-Дальнего (155 км к северу от Владивостока) планировали лететь в 15-20 км от границы, но из-за грозового фронта пришлось уйти на север и от Татарского пролива направиться вдоль берега на малой высоте.

Средняя скорость составила 307 км/ч. В воздухе экипаж провел почти сутки. После посадки в баках оставалось еще 500 литров горючего.

Вспоминает Адмирал флота СССР Кузнецов: «В июне 1938 года во Владивосток прилетел известный летчик В.К. Коккинаки… Коккинаки совершил беспосадочный перелет Москва — Дальний Восток. Помнится, ему не удалось из-за погоды совершить посадку в заданной точке. Он приземлился около Спасска-Дальнего, где мы с ним встретились впервые. Наше случайное знакомство перешло затем в крепкую дружбу.

Исключительно энергичный и активный по натуре, Владимир Константинович подробно осмотрел наше хозяйство, задавал бесчисленное множество вопросов, восхищался всем увиденным, но все же самолеты, как мне показалось, считал превыше всех других видов оружия. Только долг вежливости не позволял ему высказать этого вслух. Но мы и сами прекрасно понимали, что без авиации на море воевать было уже нельзя.

Коккинаки хорошо знал возможности нашей авиации и блестяще это доказал, совершив на самолете ДБ-З дальний беспосадочный перелет. Недаром в ту пору сложили песню: «Если надо, Коккинаки долетит до Нагасаки…».

Как-то мы отправились с ним на эсминце в море. Меня приятно поразило, что Владимир Константинович проявлял живой интерес к каждой детали корабля. Он буквально наслаждался морем и чувствовал себя там, как дома. Поэтому я ничуть не удивился, когда узнал, что Коккинаки в прошлом был моряком, служил на Черном море. Собственно, в то время немало отличных моряков поменяли морские просторы, которые им стали тесными, на воздушные. Я узнал, что два брата Коккинаки — Константин и Павел — в прошлом тоже плавали на кораблях. Павел — на торговых, а Константин — на военных. А потом, как и Владимир, стали осваивать воздушный океан. Константин Константинович Коккинаки7, ставший впоследствии известным летчиком-испытателем, в те годы служил в ВВС Тихоокеанского флота. Условия для работы были трудные, но наши авиаторы всегда находились в боевой готовности».

Вспоминает журналист Бронтман: «17 июля… У светофора рядом с нашей машиной остановилась серебристая. Гляжу — Коккинаки… Вечером я ему позвонил …

— Устал?

— По совести, очень… У меня до сих пор мозоли не сошли с рук. Очень трудный был полет. Почти все время шли выше 6000 метров. Кислорода сожрали страшное количество: весь жидкий и два баллона сжатого. Встретила меня ваша братия — вот турки. Ну, представь сам: измученные люди, еле дыхают, а тут пристают с самыми элементарными вопросами…

— Молодец, что свернул на море!..

— Больше всего доволен собой, что у меня после двадцати часов тяжелейшего полета хватило смелости принять такое решение. Это значит, что голова работала.

— Во время встречи о западе не заикался?

— Что ты, что ты! Вот сейчас прилетел — уже можно говорить. У меня же все по плану. Но твердо идет. И помяни мое слово — в будущем году проводишь…

Я сказал ему о наметке Гризодубовой.

— Да знаю. Только им не сейчас надо идти, а позднее. Сейчас погода вроде моей, а такую им просто не выдержать».

17.07.38 г. за выполнение дальнего перелёта и проявленные при этом мужество и героизм Коккинаки Владимир Константинович был удостоен звания Герой Советского Союза. После учреждения медали «Золотая Звезда», как знака особого отличия для Героев Советского Союза, ему была вручена медаль № 77. Член ВКП(б) с 1938 г.

Перелет Москва – Дальний Восток показал готовность самолета и экипажа к трансатлантическому перелету. Однако гибель бессменного штурмана Коккинаки Героя Советского Союза комбрига Бряндинского в авиакатастрофе9 во время поисков экипажа Гризодубовой отодвинула сроки перелета через Атлантику.

Вспоминает журналист Бронтман: «31 октября. В 11 ч. вечера Коккинаки заехал за мной в редакцию… Еще в машине он сразу задал мне вопрос:

— Слушай, в каком часу пришло позавчера постановление о награждении конструкторов? (СНК постановил наградить Ильюшина, Поликарпова и Архангельского по 100000 руб. и «ЗИС»).

— В третьем ночи.

— Все правильно… Понимаешь, позавчера, около часу ночи (с 28 на 29 октября) раздается звонок. Слушаю. Говорит Сталин.

— Я, товарищ Коккинаки, хочу пред вами извиниться.

— Что Вы, товарищ Сталин!

— Да, да. Извиниться за вчерашний прием. За то, что Вам такого не сделали.

Я обмер.

— Да что Вы, товарищ Сталин! Меня встретили и приняли как Бога, на даче, что может быть лучше. И, вообще, всем доволен…

— Нет, надо было иначе.

— Разрешите, товарищ Сталин, раз уж Вы позвонили, обратиться к Вам с одним вопросом.

— Пожалуйста!

— Вот тут нелепое положение получилось. Возьмем писателя — с каждого экземпляра книжки получает, драматург — с каждого представления. А вот есть у нас конструктора — немного их ведь — так бедствуют. Ильюшин машину продал, Поликарпов — фамильный рояль.

— Это верно?

— Насчет Поликарпова — мне сказали, а относительно Ильюшина — совершенно точно, сам знаю. Он, по совести говоря, занял у меня деньги, продал машину и отдал.

— Ну, это дело поправимое. Большое Вам спасибо, что сказали. Я не знал.

— И еще, товарищ Сталин. Вот все заводы наградили, а наш нет. Я летал, ставил рекорды, меня награждают, а людей, которые все это обеспечили — нет. Совестно в глаза смотреть. А ведь завод хороший.

— Это поправимо. Составьте список… Когда Вы думаете лететь?

— Нужно, чтобы машина была готова к апрелю. Это значит — готовить сейчас».

Самолет возвратился на завод, и началась его подготовка к перелету в США. На нем доработали систему управления и взамен старых двигателей, выработавших свой ресурс, установили новые. Приняли меры по обеспечению плавучести самолета на случай его вынужденной посадки в океане. На плаву самолет должны были поддерживать надувной баллон из прорезиненной ткани, установленный в носовой части фюзеляжа, и крыльевые герметичные кессон-баки.

Вспоминает журналист Бронтман: «25 ноября… Закончили с ним первый этап работы над книгой — стенографирование его рассказов о перелете. Он опять очень много и тепло вспоминал о Бряндинском. Рассказывал, что ищет сейчас штурмана.

— Главное, чтобы понимал в операторском деле и радионавигации, а штурманом уж я как-нибудь сам буду.

Рассказывал, что перепробовал нескольких — не выходит. Одного возил, возил вокруг Москвы при плохой видимости, вывел на Фили, оттуда прошел мимо Тушино на «наш аэродром — ничего не соображает»…

Сегодня он вспомнил, как Бряндинский улетал в полет на восток. Один ребенок только родился, второй болел, лежал почти при смерти — он полетел. Скучал, конечно. Зато сколько радости было во Владивостоке, когда узнал, что все в порядке. Прямо на голове ходил в присутствии комфлота».

Вскоре штурманом трансатлантического перелета был назначен М.Х. Гордиенко.

Вспоминает журналист Бронтман: «17 апреля был у Белякова…

— Ты Гордиенко знаешь, хорош с деловой стороны?

— Безусловно. В 1935 он со мной летал за границу…

— Он, кажется, летал на поиски Леваневского с отрядом Чухновского?

— Да.

— И определялся на Рудольфе?

Беляков засмеялся. Тогда отряд просидел две недели на Рудольфе, не зная об этом, давая каждый день сведения о новом месте. Их нашли прожектором с купола. Сраму было!..

19 апреля. Володя вчера летал в последний контрольный полет…

— Как леталось вчера?

— Хорошо. Погода отличная. Прошвырнулся за Ростов и обратно, отдыхал просто в воздухе. Да штурмана проглядел. Турка! «Где мы?» — спрашиваю. Он: «Тут». Я говорю: «Нет, тут». Он перевесился за борт: «Да, верно». Эх, Сашки нет!..

Я рассказал ему о разговоре с Молоковым. Он очень любит его.

— Уважаю я дядю Васю. Молодец он. Простой, работяга, настоящий человек. Насчет трассы и морских машин он прав. Я думаю, что воздушное сообщение между СССР и Америкой будет развиваться, конечно, не через полюс, а по нашей трассе.

— Может быть, и через восток. Там все готово.

— А в Анадыре аэродром есть? А связь с Хабаровском? (спрашивает с интересом)

— Есть. Изыскивается. Но полярники уже давно летают.

— Да, — сказал он задумчиво, — Это реальная линия. Тут лишь небольшой кусок над Охотским морем лететь. Но и моя линия жизненна. Она связывает и Европу, а это важно… Уверен, что перед отъездом меня примут, я опять об этом буду говорить.

— Машину перекрашиваешь?

Смеется.

— Нет, так и остается русскими буквами «Москва». Пусть знают, как это слово пишется по-русски, не умеют — научатся.

— Так, кораблик вышел в море.

— Знаю. Это для успокоения тех, кто тут останется. Нам он не нужен…

— А как Гордиенко?

— Турка! — пустил он свое любимое слово. — Потерялся в полете.

— А погода как была?

— Да как зеркало — все видно до горизонта.

— Смени его!

— Ну что ты. Лететь надо. Будет хоть на ключе стучать».

28-29.04.39 г. на самолёте ЦКБ-30 «Москва» (штурман — М.Х. Гордиенко) совершил дальний беспосадочный перелёт по маршруту Москва — Новгород — Хельсинки — Тронхейм — о. Исландия — м. Фарвель (Гренландия) – США. За 22 часа 56 минут они преодолели 8000 км (6516 км по прямой).

Ранним утром, в 04.19 по московскому времени, «Москва» стартовала со Щелковского аэродрома. Выбранное время старта обеспечивало весь полет по маршруту вслед за солнцем, в дневных условиях. Этим облегчалась работа экипажа по ориентировке и определению места нахождения самолета.

На высоте 5500 м самолет прошел над Северной Европой. На пути к Гренландии экипаж встретил мощный циклон, и Коккинаки пришлось набрать высоту 7000 м.

В течение многих часов летчик и штурман не снимали кислородных масок, находясь в негерметизированной кабине на большой высоте и в сплошной облачности. На последнем этапе пути высота полета составляла уже 9000 м, и только огромным усилием воли экипаж сохранял работоспособность. Ориентируясь по приборам, Коккинаки «вслепую» вел самолет. Условия погоды не позволяли совершить посадку в Нью-Йорке. В наступивших сумерках он сумел совершить посадку с убранным шасси на небольшом болотистом островке Мискоу в заливе Св. Лаврентия.

Вспоминает журналист Бронтман: «Полет Кокки в Америку. Вечером 1 мая я говорил с ним по телефону (с Нью-Йорком)… Но вот приехал. Через пару дней по приезде сижу у него. Рассказывает:

— Переоценил я силы паренька. Скис. Не соблюдал режима, много болтался. Передавал слишком часто, нарушая сроки. И выдохся. Это моя ошибка — надо было предвидеть, не мерить всех по себе.

Бьется в кабине об стенки:

— А-а-а-а-а-а-а!

— Миша, Мишенька, успокойся! Ну, успокойся! Дай мне на минутку Нью-Йорк.

— А-а-а. Где я его тут найду! Все пищат!

— Ну, дай (такую-то называю) станцию.

— А-а-а-а… (И ни в какую).

— Где мы находимся?

Называет пункт и дает курс на восток. А мы уже опять в океане. Что тут будешь делать? Повернул я круто на запад, дошел до берега, выбрал место и сел.

— А если бы поймал эту станцию — дошел бы?

— Спрашиваешь! Мне бы ее на минутку всего, компасный курс заметить. А там бы допилил как миленький. Что я зря, что ли здесь все время летал? А работал он как – знай, пилит все время «все в порядке». А координат нет.

На приеме в Кремле тов. Сталин спрашивает его:

— Ну, как, все в порядке?

Тот и рад:

— Так точно, товари Сталин, все в порядке.

— Все в порядке, значит? (переспрашивает Сталин).

— Так точно.

Сталин смеется:

— Ну, выпьем тогда за «все в порядке».

А этому невдомек. А я, Лазарь, готов был сквозь пол трахнуться. Турка!!»

Менее чем за сутки Коккинаки и Гордиенко перелетели из Москвы в Америку, преодолев 8000 км со средней скоростью 348 км/ч.

Рассказывает писатель Чуев: «Самолет летит в США не через Северный полюс, а по новой, кратчайшей трассе, которую надо освоить. Пригодится. Сталин просто так ничего не делал.

– Гарантируете ли вы в случае необходимости посадку на воду? – спросил он у Ильюшина.

– Я гарантирую посадку в Америке, – ответил конструктор.

Сталину нравились подобные ответы, тем более они соответствовали реальности.

Высота 9 тысяч метров без герметики. Температура за бортом и в кабине одинаковая. В апельсины можно гвозди забивать. Из–за плохой погоды пробиться к Нью-Йорку не удалось… Но долетели и остались живы… Открыта новая трасса, по которой летают и ныне. Сутки переживал Ильюшин в штабе перелета на Центральном телеграфе Москвы.

Звание дважды Героя еще не присваивали, но редким был Указ Президиума Верховного Совета: Коккинаки наградили сразу орденом Ленина и медалью «За отвагу».

Документы старой кинохроники. Перед кадрами следуют титры: «Инженер-орденоносец Ильюшин и сталинский сокол Коккинаки». Показывают выступление Коккинаки на встрече в Москве:

«Тысячи советских летчиков полетят туда, куда укажет великий Сталин! За советский народ, за его руководителей, за великого Сталина – ура!»

Как будто хотел поднять бокал, но вспомнил, что это не застолье, а митинг на аэродроме…

Не теряя времени, 21 мая 1939 года Коккинаки начал летные испытания бомбардировщика ДБ-3Ф, модифицированного, с острым, обтекаемым носом, более мощными двигателями, лучшими взлетно-посадочными характеристиками…

Сколько было модификаций ДБ-3! Один из славной когорты братьев Коккинаки, а их было пять летчиков: Владимир, Константин, Александр, Валентин и Павел, причем двое погибли, Павел Константинович, рассказывал, что эти модификации даже имели свои прозвища: «Букашкой» называли ДБ-3Б, на котором Володя летал на Дальний Восток и в Америку, а ДБ-3Ф – «Эфкой».

Была машина на поплавках, ее испытывали на канале в Химках, а когда стало подмерзать, решили перегнать в Севастополь.

«Нас послали туда ее встречать, – вспоминает ветеран ОКБ рабочий Николай Алексеевич Нефедов, награжденный орденом Трудового Красного Знамени еще за организацию перелета в 1938 году. – Ждем – нету. На третий день говорят: «Назад в Москву с вещами уезжайте!»

Машина, оказывается, завалилась за Брянском. У Коккинаки кончился бензин, переключился на другие баки, а там пусто. Механик не те баки заправил. Моторы остановились, машина разбилась. Летчик и ведущий инженер не пострадали, но механик, сидевший в носу, в штурманской кабине, сломал ноги. Сам себя наказал».

Результаты перелетов ЦКБ-30 оказали большое влияние на совершенствование ДБ-3, а также позволили отработать методику техники пилотирования и самолетовождения на этом самолете в дальних полетах, выявить пределы выносливости экипажа. Они способствовали также организационному совершенствованию метеорологической службы и службы связи. Все это еще выше подняло боеспособность советской дальней авиации, основу которой к тому времени стали составлять самолеты ДБ-3 различных модификаций.

Вспоминает журналист Бронтман: «3 ноября 1940 г… За последние 3-4 месяца все наперебой спрашивают меня: что с Коккинаки? Говорят, что он разбился? Застрелился? Убит на финском фронте?..

Радио его хоронит уже второй раз. Когда хоронили Чкалова, то при выносе урны с прахом из Колонного зала диктор бухнул в эфир: вот несут урну с прахом Коккинаки. А второй раз, судя по рассказам, случилось так. Во время нынешней первомайской демонстрации с Красной площади диктор — писатель — объявил примерно так:

— Вот идет колонна авиастроителей. Высоко над головами подняты портреты знатных летчиков, отдавших свою жизнь на дело укрепления советской авиации. Вот несут портреты Чкалова, Коккинаки, Серова, Осипенко.

Так он попал в обойму мертвецов… Слухи оказались настолько распространенными, что проникли даже в иностранную печать… Еще в июле-августе я предложил редакции обязательно написать что-нибудь о Кокки, развеять слухи…

— Вот вчера у меня случилась забавная вещь. Пошел я на взлет на новой машине, моторы тоже новые. И вдруг перед самым взлетом один мотор обрезает. Ну, поработай он еще три-четыре минуты — и мне уже податься некуда: вмазал бы в аэропорт. А тут сдержал, но аж взмок весь. Ах, ты, думаю, гад… Погонял еще: опять обрезал. А мне интересно: на земле это он только дурит или и в воздухе тоже. Накануне летал — и, вроде, ничего, работает.

Пошел сегодня в воздух. Глаза — на приборах, за взлетом уже не смотрю, не до него, он автоматически получится. Стрелки приборов, как пьяные, а я жму. Взлетел — все в норме. Ну ладно, лечу. Иду на посадку, выпускаю ноги, вижу — замок правой ноги не работает. (Этот эпизод я 4 ноября описал в очерке «Испытание в воздухе». К нему надо добавить следующее: решив садиться строго по прямой, Кокки долго выжидал, пока аэродром очистится от машин, пока сядут все, кому надо и не надо. А когда сел сам- заметил впереди И-16. Фу ты! Кокки проскочил правее его в 5-10 метрах. И только перевел дух — замок закрылся. Вот зараза!)

Летаю я много. Когда нет опытной работенки, гоняю на серийных. Не из-за денег, а для поддержания формы. И, хотя знаю эту машину, как облупленную — все время ищу для себя новое. То взлетаю, скажем, на скорости 220 км/ч и смотрю, какая у нее при этом скороподъемность, затем беру скорость 200, смотрю, потом иду в вилку 210 км/ч и опять сравниваю. Другой раз стараюсь делать идеальные площадочки или работаю на минимальном газу, или сажаю ее то с креном, то на хвост. Бедному летчику все нужно. Зато, когда меня прижмет, я могу спокойно решать любую задачу, не обращая внимания на технику пилотирования: она у меня получится «сама собой», автоматически, без концентрированного внимания с моей стороны. Теперь понятно, для чего я летаю на серийной?

Вот, возьми сегодняшний случай с замком, или взлет, или дальние полеты. Или вот еще: скажем, надо провести какое-нибудь комплексное испытание. Приходит начальник летной станции:

— Владимир Константинович, сделай!

— Сколько полагается полетов?

— Десять.

— Цена?

— Пять тысяч рублей.

— Хорошо.

Я делаю три полета и даю все данные. Он доволен: быстро получил совершенно точные данные, сэкономил уйму бензина. Я доволен. А вообще, за деньгами не гонюсь. Вот, например, на серийных летаю бесплатно. Это мне самому нужно. И каждый полет стараюсь делать ровно, чисто, со смыслом. Я как-то привез барограмму — все ахнули. Люди, занимающиеся этим делом барограммным по много лет, говорили, что никогда ничего подобного не видели. Она имела такой вид (рисует идеально симметричный ступенчатый график). А на испытаниях машины недавно привез барограмму (испытание на дальность на 600 км) такую — колебания в скорости — 1 км/ч, в высоте (общая высота 2500 м) — не больше трех метров. А все это — от практики.

Начнешь же спрашивать наших летчиков серийных: что вы, ребята, так грязно летаете? Они отвечают: «Помилуйте, Владимир Константинович, да разве ж можно каждый раз так выпиливать?» А, по-моему, можно и нужно!..

4 марта 1941 г…

— Вот забавный случай у меня был на прошлой неделе. Лечу на большом аэроплане. И вдруг неладное. Ну, такое, что я начал с ним, как со стеклянным обращаться.

— Ломаться начал?

— Вот именно. Сбавил газ до минимума и зашел на посадку километров с двадцати, чтобы зря не полыхать машину. Иду тихо, точненько по прямой. И вот, уже вблизи аэродрома метрах на 200, аэроплан вдруг полез на петлю. Спасло меня только мгновенное решение и мгновенное исполнение. Какая-то абсолютная ясность сознания была. Предельная! Только одно могло спасти меня, и я сделал именно это и молниеносно. Я дал полный газ, в то же мгновение накрутил стабилизатор, отжал ручку и дал витков 15 триммеру. Все это сразу. Машина встала на дыбы, свалилась на бок из вертикального положения и через несколько секунд плюхнулась на аэродром в нормально положении. Опоздай я на несколько долей секунд — не играли бы в шахматы. Вылез и заволновался. Аж мокрый стал. Такого состояния еще не бывало со мной…

— А что, Володя, у тебя было, когда ты по телефону радовался, что можешь со мной разговаривать?..

— А… под Новый год?! Веселое происшествие. Чуял я, что с машиной что-то не ладится. Сказал Ильюшину. Тот на дыбы: не может быть! Я настаиваю. Он: нет, ошибся, я сам с тобой полечу! Я ему отказал, не могу в таком деле конструктором рисковать. Взял с собой паренька, инженера, который всегда со мной летает, толковый, хладнокровный. Оделись полегче, пристроил его у самого люка, чтобы способнее было сматываться. На земле еще запасливо отрегулировал ему микрофон, чтобы сразу замечать интонации его голоса. Полетели. Сделал я одну штуку, которую, уверен, никто из испытателей еще не делал. Нашел инверсионный слой и стал в нем ходить. И получилось, как на продувке в трубе: все обтекание наглядно видно. Он сидит сзади, наблюдает за фюзеляжем и докладывает: «Владимир Константинович, струя ударяет под углом в 15°, под 20°, под 25°»… И по его голосу я чувствую тревогу. Жму по-прежнему. И вдруг он как закричит, забыв даже об обращении (некогда, видимо, стало!) — «Ломает!!» Ага, что и требовалось доказать. Ну, ждать, пока доломает машину, было не резон. Я — вниз. Ничего, сели. Я оказался прав».

Участвовал в Великой Отечественной войне.

Ночью 7-8.08.41 г. дальние бомбардировщики ДБ-3 из состава 1-го минно-торпедного авиаполка 8-й бомбардировочной авиабригады ВВС КБФ совершили успешный налет на Берлин.

Особая авиагруппа под командованием полковника Преображенского в количестве двадцати самолетов базировалась на небольшом грунтовом аэродроме Кагул на о. Сааремаа (Эзель). После двух месяцев ожесточенных боев все самолеты группы были сильно изношены. Двигатели полностью выработали свой ресурс. Из-за сильного противодействия ПВО полет проходил большей частью на высотах 6000-7000 м, а иногда и выше, что приводило к дополнительному расходу бензина. Так, что даже с пониженной бомбовой нагрузкой (2 ФАБ-250 и 3 ФАБ-100 или 6 ФАБ-100 и 4 ЗАБ-50) достать до столицы третьего рейха можно было лишь с Моонзудских островов. И то, летая практически на полную дальность и отказавшись от любого маневрирования.

Через несколько дней к приему дальних бомбардировщиков был приспособлен еще один грунтовый аэродром на о. Эзель, на который перебазировались двенадцать ДБ-3Ф из состава 40-й дбад. Они также были сильно изношены. Кроме того, семь экипажей, переброшенных с Дальнего Востока, не имели боевого опыта. Тем не менее, 9 самолетов группы приняли участие в четвертом налете на Берлин в ночь с 11 на 12 августа.

Длительный полет на большой высоте, в условиях кислородного голодания, сильнейшее напряжение (ДБ-3 требовал от летчика постоянного внимания и больших усилий на ручке управления) при прорыве Берлинской зоны ПВО, до предела насыщенной ночными истребителями, зенитной артиллерией, прожекторами и аэростатами воздушного заграждения, очень выматывали экипажи.

Ранним утром 16.08.41 г., возвратившись после бомбардировки Берлина, при заходе на посадку разбились и погибли экипажи лейтенантов Александрова и Кравченко.

Узнав о том, с какой бомбовой нагрузкой группа Преображенского летает на Берлин, Сталин выразил неудовольствие и предложил ее увеличить. Нарком ВМФ Кузнецов пытался объяснить, что в данных условиях использовать бомбы более крупного калибра (ФАБ-500 и ФАБ-1000) невозможно, но ему это не удалось.

Сталин был прекрасно осведомлен о тактико-технических характеристиках ДБ-3. В качестве специалиста на совещание в Кремль был приглашен и полковник Коккинаки. Он полностью поддержал предложение Верховного Главнокомандующего и выразил готовность на месте организовать вылеты с полной бомбовой нагрузкой.

19.08.41 г. на И-16 Коккинаки прилетел на Эзель. Ознакомившись с ситуацией на месте и побеседовав с личным составом, он настоял на применении ФАБ-1000.

Вечером 20.08.41 г. в качестве эксперимента на Кагуле к вылету с ФАБ-1000 был подготовлен самолет капитана Гречишникова18, ресурс двигателей которого еще не был выработан до конца.

Однако, даже оторвав машину, он все-таки не смог взлететь и упал за границей аэродрома. Самолет сгорел, но по счастливой случайности бомба не взорвалась, и экипаж уцелел. Самолет старшего лейтенанта Богачева при взлете с двумя ФАБ-500 с аэродрома Асте также потерпел катастрофу. Весь экипаж погиб.

От применения крупных авиабомб при налетах на Берлин пришлось отказаться.

Вспоминает Адмирал флота СССР Кузнецов: «В августе 1941 года летчики Балтийского флота начали совершать первые налеты на Берлин. Полеты проходили буквально на пределе физических сил летчиков и технических возможностей наших машин. Ставка интересовалась каждым вылетом и ставила задачу усилить атаки немецкой столицы. После одного важного разговора в Ставке потребовалась консультация: какие еще самолеты могут одолеть путь до Берлина, и какие бомбы они в состоянии туда нести. Пригласили Коккинаки. Он дал обстоятельную консультацию, ответил подробно на вопрос, что может выжать из самолета ДБ-3 средний летчик. Его квалифицированные советы были приняты безоговорочно.

На следующий день Коккинаки вылетел на остров Эзель, где базировались части, летавшие на Берлин. Было это в середине августа. Осажденный Таллин отражал яростные атаки фашистов. Коккинаки с воздуха наблюдал огневое кольцо блокады и даже гибель одного корабля.

— Очевидно подорвавшись на мине, он буквально переломился пополам и исчез под водой, — рассказывал он позже.

Самому Коккинаки не разрешили летать на Берлин, и несколько дней спустя он вернулся в Москву».

Бомбардировки Берлина продолжались до 5 сентября19. К этому времени обстановка на Моонзундских островах, после эвакуации Таллиннской ВМБ оказавшихся в глубоком тылу противника, чрезвычайно осложнилась. Доставлять бензин и авиабомбы стало практически невозможно. После того, как в результате бомбардировки на стоянках было уничтожено шесть ДБ-3Ф, Преображенский получил приказ покинуть Эзель, и три последних бомбардировщика его авиагруппы вернулись к месту основного базирования.

В годы Великой Отечественной войны полковник Коккинаки совмещал работу лётчика-испытателя, начальника Главной инспекции НКАП и начальника Лётно-испытательной службы НКАП.

Вспоминает журналист Бронтман: «1942 год… 12 августа… Кокки горячо говорил о необходимости организованного действия во всем, чеканных массированных ударов:

— Авиация должна действовать кулаком, личная храбрость — хорошая вещь, но 100 машин — еще лучше. Все надо делать целесообразно. Надо дать населению Германии почувствовать войну. Ну, что мы раньше пускали по 2-3 машины — это буза, треск. А вот бросили сразу соединение на Кенигсберг — это вещь. Помню в октябре прошлого года, отступая из Калинина, наши войска не успели взорвать мост через Волгу. Приказали авиации. Днем стали посылать ДБ-3. Идут на 600-800 м. У немцев — очень сильная зенитная защита. Срубили 21 машину, а мост цел. Я не выдержал, позвонил Сталину в ноябре, говорю: «Безобразие, разве так можно воевать? Я предлагаю послать десять штурмовиков и прикрыть их истребителями»…

Иногда со скуки развлекается пилотажем… Кроме того, договорился с ВВС о том, чтобы ему разрешили облетать все новые иностранные машины, дабы иметь о них представление…

19 августа… Говорит, что очень занят. Одновременно ведет три работы, ведет вне Москвы, сюда прилетает только ночевать. Летает на «ВВ» — воздушная вошь, так он называет «У-2». Самолет старенький, весь в заплатах (на одной плоскости — 20 дыр). Летает по 5 человек (трое в задней кабине, один у пилота на плечах): «Когда летим вчетвером, говорим: ух, и свободно же!!»… Говорит, что основная его работа состоит в том, что он летает с завода на завод, где делают штурмовики или бомбардировщики Ильюшина, и ускоряет выпуск, передает опыт… Кроме того, ведет работы «для себя» — то ставит дополнительные баки, то новый мотор… Кроме того, инструктирует дивизии АДД. («Сначала в одной летали с полным весом на N часов, потом на 1,5 N часов, а я все гоню — хочу на 2,5 N»). Кроме того, он летает на всяких машинах одного ремонтного завода (и налетал там вдвое больше заводских летчиков) — это для того, чтобы набить руку: «Я скрипач — должен ежедневно тренироваться».

16.03.43 г. он впервые поднял в воздух самолет Ил-4ТК, который по своему назначению являлся экспериментальным высотным разведчиком и бомбардировщиком с расчетной крейсерской высотой полета 11000 м. Такая большая крейсерская высота полета обеспечивалась применением на самолете турбокомпрессоров, благодаря наличию которых, мощность каждого двигателя на высоте 11000 м должна была увеличиться вдвое.

30.04.43 г. Коккинаки было присвоено воинское звание генерал-майор авиации.

Вспоминает журналист Бронтман: «15 сентября 1943 г… Он лишь несколько дней назад прилетел из Иркутска, где испытывал новую машину. Пробыл там почти месяц…

Стонет: много работы, особенно «канцелярии».

— Сам посуди. Я — летчик, начальник летной станции, шеф-пилот конструктора, председатель летной комиссии наркомата (то, что был Громов) и начальник летной инспекции — генерал-инспектор наркомата. Везде по кусочку, а набирается день. С утра летаю, а после обеда заседаловка.

— Летаешь много?

— Много. Ведь это моя работа…

1945 год… 21 января… Разговор с Кокки…

— Что ты делаешь в наркомате?

— Разное. Я же генерал-инструктор. Раньше, например, на серийных заводах не проводилось испытания продукции. И вот скорости в сериях начали падать. Конструктора — это не наше дело, это завод. Ухнули некоторые до 40 км/ч. Я ввел всюду испытателей, преподали программу. Месяц за месяцем тянули кривую вверх. И вытянули. Оборудовали все станции новой аппаратурой. Подготовили новые кадры и посадили знающих людей. Вот сейчас на это дело торгую Марка Шевелева. Курсы испытателей провели: сейчас второй набор идет.

— На иностранных летаешь?

— А как же! Ты ведь знаешь мое правило — самому все пощупать. Летал на «Сандерболте», «Харрике», «Спитфайере», «Кобре», на днях пойду на «Б-29»… Знаешь, я вчера прочел заметку в «Красной Звезде» и заболел. Там какой-то американский грач рубанул через весь континент со скоростью 600 км/ч с гаком!.. Вот я и думаю — весной бы мотануть в Оренбург (ну это близко), лучше — в Ташкент и дать среднюю в 600 км/ч. Здорово, а? Надо машинку найти, да чтобы она бензин тащила, а самое главное — ветер поймать, весной на высотах бывают ветры со скоростью больше 100 км/ч. А полет-то записывается в одну сторону. Я когда по треугольнику летал — и то под ветер рассчитывал, это было ух, как сложно — ведь круг! А тут — прямая21».

После войны Владимир Коккинаки продолжил летно-испытательную работу, оставаясь бессменным шеф-пилотом КБ Ильюшина.

Рассказывает писатель Чуев: «Поршневой Ил-18 построили в 1946 году – впервые в нашей стране герметический фюзеляж! 17 августа 1946 года Владимир Коккинаки начал летные испытания необычного самолета, как позже бы сказали, лайнера. А правое сиденье второго пилота занял его брат Константин. Когда пошли самолеты с двумя летчиками, пришлось приглашать и второго пилота. Таким вторым на Ил-12, Ил-14 и вот на Ил-18 стал Константин. А бортмехаником с ними летал еще один Коккинаки – Павел…

Константин Константинович Коккинаки – личность удивительная, человек яркий, моторный, залихватский, неутомимый рассказчик…

Когда заговорили об Ильюшине, Константиныч сказал то, что уже можно было слышать от других: «Он настроил свой коллектив делать такие самолеты, которые будут и сегодня, и завтра, и послезавтра».

Но вот такое мог рассказать только летчик: «Испытывали с братом самолет. Я вторым пилотом, на подхвате. Отчет пишем. И кое-что посчитали неправильным, нехорошим – в аэродинамике, в устойчивости… Ильюшин прочел и говорит брату:

– Я не согласен, Вова.

– Серж, ну это твое дело, ты генеральный, а мы летчики, прав я, Костя?

– Я не подпишу, – не соглашается Ильюшин.

– Твое дело, а мы написали вот так.

Разошлись, три дня не разговаривали. А потом он, видимо, все снова продумал, просчитал, проверил и согласился с нами. Если б мы были не правы, ни за что б не согласился!

Ил-12 мы с Володей испытывали, первый такой большой самолет. В фюзеляже протянули веревку, чтобы в случае чего сразу добраться до двери и выпрыгнуть… Испытывали двухмоторный дизельный бомбардировщик Ил-6. Он был больше Ил-4, имел более мощное вооружение. Включили моторы, слушаем потроха, взлетаем. Летим, чувствуем – сесть не сможем. Володя говорит мне:

– Ты прыгай, а я подумаю.

– Ты подумай, а я покурю, – ответил я.

– Интересно, чего она хочет, эта машина? – говорит Володя.

Была ровная облачность, и мы решили сымитировать посадку на облака. Получилось.

– Она любит большую скорость, – понял Володя. Мы полетели в Жуковский и сели там на очень большой скорости. Еле сели.

– Ну его к черту! – прямоломно охарактеризовал самолет Володя. Ильюшин сразу же зарубил эту машину:

– Согласен. Такой самолет не нужен. Не годится.

Вот его принципиальность. А сколько ума, труда вложено, сколько ночей потерянных!»

«Он не шел на неоправданный риск, – подтверждает и старший брат Владимир. – Он неторопкий был при выходе самолета в жизнь»…

Несколько десятилетий, начиная с 1935 года, Владимир Коккинаки был ведущим и единственным летчиком-испытателем на ильюшинской фирме. Рачительный хозяин, Ильюшин будет держать у себя только одного летчика, но зато этот летчик – Коккинаки, и можно уверенно сказать, что Владимир Константинович, приучивший к небу все Илы, по праву был их соавтором…

Но у Ильюшина всегда было «доверяй, но проверяй», ибо и Коккинаки допускал ошибки… Ильюшин считал, что коль он избрал его испытателем на свою фирму, то менять не следует, хотя кое-кто думал по-иному. Бывало, на работе Ильюшин «подсовывал» под руководителя более сильного конкурента, но под Коккинаки – никогда…

Ил-18 пролетел на Тушинском параде 1947 года во главе колонны Ил-12. Опытная машина летала еще и в начале 50-х, а потом ее полеты прекратили, и в серию не пошла.

Не хватило компрессоров, которые отдали бомбардировщику Ту-4…

Через десять лет Ильюшин построит турбовинтовой Ил-18, и он надолго станет флагманом Аэрофлота…

Международная авиационная федерация (ФАИ) наградила самолет Ил-18 золотой медалью. Эта машина начала наш экспорт самолетов за рубеж. Свыше ста штук продали – большая партия. А сколько сотен сделали для себя…

Ил-62 была последняя машина Ильюшина, которую он прошел, как говорится, «от и до»… На этой машине закончил свою работу летчика-испытателя и Владимир Коккинаки. Так вместе прошли путь от первого до последнего самолета конструктор и испытатель. И самая большая оценка творчества Ильюшина – у него был один испытатель, и с ним ничего не случилось. Исполнилась заповедь Ильюшина: «не подвести летчика, и он нас не подведет».

В 1935-64 гг. генерал-майор авиации Коккинаки провёл испытания всех самолётов ОКБ Ильюшина — штурмовиков Ил-2 и Ил-10; бомбардировщиков ДБ-3, Ил-4, Ил-6, Ил-22, Ил-28, Ил-30, Ил-46, Ил-54; пассажирских самолетов Ил-12, Ил-14, Ил-18, Ил-62, а также десантного планера Ил-32. За это время он установил двадцать мировых авиационных рекордов: в 1936-37 гг. — семь рекордов скорости и грузоподъёмности на самолёте ЦКБ-26, а в 1958-60 гг. — тринадцать рекордов скорости и грузоподъёмности на самолёте Ил-18.

17.09.57 г. за мужество и героизм, проявленные при испытании новой авиационной техники генерал-майор авиации Коккинаки был награжден второй медалью «Золотая Звезда».

В 1959 г. ему было присвоено звание заслуженный лётчик-испытатель СССР, а также заслуженный мастер спорта СССР.

В 1960 г. за испытания Ил-18 он был удостоен Ленинской премии.

После ухода с лётной работы генерал-майор авиации Коккинаки продолжал работать в ОКБ Ильюшина инженером-методистом, а затем ответственным представителем Генерального конструктора в лётно-доводочном комплексе.

Автор книг: «Как мы летели», «Курс на восток».

С 1961 г. — вице-президент Международной авиационной федерации (ФАИ).

14.01.65 г. решением Международной авиатранспортной ассоциации он был награждён бриллиантовым ожерельем «Цепь пионера розы ветров» как первопроходец кратчайшего авиационного пути между Европой и Америкой. В том же году удостоен Золотой авиационной медали ФАИ.

В 1967-68 гг. — президент, с декабря 1968 г. — почётный президент24 ФАИ.

Умер 7.01.85 г. Похоронен в Москве, на Новодевичьем кладбище.

Именем Героя названа улица в Москве, а в Новороссийске установлен бронзовый бюст.

Дважды Герой Советского Союза (17.07.38, 17.09.57). Награждён шестью орденами Ленина, орденом Октябрьской Революции, тремя орденами Красного Знамени, двумя орденами Отечественной войны 1-й степени, четырьмя орденами Красной Звезды, медалями, иностранными наградами.

Супрун Степан Павлович

Комментариев нетPosted on 3 января 201416 мая 2014 by Ринат Валеев

Дважды Герой Советского Союза Супрун Степан Павлович

Степан Супрун — человек поистине необычайной судьбы. Родился он 2 августа 1907 года в селе Речки, ныне Белопольского района Сумской области, в семье крестьянина, став вторым сыном молодой украинской четы Павла Михайловича и Прасковьи Осиповны. Так случилось, что волею судьбы треть своей жизни Степан прожил вдали от Родины — в Канаде.

Его отец с малых лет батрачил у местных помещиков и немецких колонистов. Таких, как он, в те годы на Украине было немало. Некоторые из — за непосильного труда уезжали за океан в поисках лучшей доли. В 1910 году и отец Степана, покинув родные места, отправился в поисках счастья за океан — в далёкий Виннипег. Через 3 года, когда Степану едва испольнилось 6 лет, в Канаду приехала с детьми, а их было трое, и мать.

Тяжёлым оказалось житьё на чужбине — без знания английского языка приходилось туго. Перебивались временными заработками. Но годы шли, дети мужали. С 1915 по 1924 год Степан учился в школах Говардвилля и Виннипега. В 1917 году его отец вступил в Коммунистическую партию Канады и участвовал в основании её русского отделения в Виннипеге. В 1922 году по совету отца Степан вместе с братьями Григорием и Фёдором вступил в Лигу молодых коммунистов.

В 1924 году семья Супруна вернулась в СССР. Некоторое время Супруны жили на Алтае, затем в Алма — Ате и Пишпеке, а осенью 1925 года переехали на Украину, в Белополье. Там Степан устроился учеником в кустарную каретную мастерскую. Вскоре его отец был избран секретарём Сумского облисполкома. Степан переехал в Сумы и стал работать столяром в комборбезе (комитете по борьбе с безработицей). В 1928 году он устроился на Сумской машиностроительный завод. Летом работал пионервожатым. Однажды едва не утонул в реке, спасая двух детей.

Многие юноши мечтали в те годы об авиации, о подвигах. Не был исключением и Степан. Когда пришло время призыва в Красную Армию, он попросился в авиацию. В 1930 году окончил школу младших авиационных специалистов в Смоленске, в 1931 году — военную школу лётчиков. Уже там проявились его незаурядные лётные способности. Об этом свидетельствует отзыв инструктора Кушакова, который написал в характеристике:

«Курсант С. П. Супрун имеет все данные быть не только отличным лётчиком-истребителем, но и вдумчивым исследователем, экспериментатором в лётном деле».

Наставник не ошибся. Именно таким и стал впоследствии Степан Павлович Супрун.

После лётной школы он служил в строевых частях в Бобруйске и Брянске. Был командиром звена 7-й отдельной истребительной авиационной эскадрильи им. Ф. Э. Дзержинского.

Однажды во время занятий по воздушной стрельбе самолёт-буксировщик, сделав неудачный вираж, сам себе захлестнул крыло буксировочным тросом мишени. Пилот попытался сбросить петлю с крыла, но ничего не получилось. Мишень тянула крыло в сторону, переворачивая самолёт. Кое-как держась в воздухе, он стал быстро терять высоту. Лётчик собрался выпрыгнуть с парашютом. Видя это, Супрун подлетел к буксировщику и взмахом руки приказал лётчику любым путем выровнять самолёт. Стремительно развернувшись, он догнал его, осторожно приблизился к крылу и винтом обрубил трос, предотвратив неминуемую катастрофу.

В июле 1933 года он был переведён в НИИ ВВС на лётно-испытательную работу. Участвовал в испытаниях «этажерки Вахмистрова», различных самолётов на «перевёрнутый» штопор. Отчаянная смелость, огромное желание овладеть новой специальностью и работоспособность помогли ему встать в ряды лучших авиаторов того времени. В одной из характеристик командования НИИ ВВС на С. П. Супруна написано:

«Дисциплинирован на земле и в воздухе… В лётной работе вынослив и неутомим. Летает на всех типах истребителей. Хорошо владеет элементами воздушного боя скоростных самолётов. Идеологически устойчив. Аварий и поломок по своей вине не имеет. Над повышением своих знаний работает с большим интересом, осваивает новую технику и в этом отношении незаменимый».

В мае 1935 года в составе пилотажной пятёрки участвовал в воздушном параде над Красной площадью, где летел на самолёте И-16 тип 5 окрашенном в синий цвет.

За успешные испытания новой техники и её овладение, награждён золотыми именными часами Наркома Обороны СССР (1935 год), орденом Ленина и легковой автомашиной марки М-1 (1936 год).

В 1935 году Супрун отдыхал в санатории ВВС на Чёрном море. Там он случайно познакомился с одним молодым человеком. На другой день, вместе выйдя на лодке в море, они долго беседовали.

Супрун внимательно выслушал юношу, который откровенно признался, что ему, авиатехнику, отказывают в переводе в лётный состав. «Не унывай, — сказал Супрун. — Поверь, и мне не сразу удалось подняться в небо. Многое пришлось выдержать. Но поднялся! Верю — поднимешься и ты! Главное не потерять мечту».

Позднее собеседник Супруна окончил школу лётчиков. В годы Великой Отечественной войны он сбил 59 фашистских самолётов лично и в группе. Александр Иванович Покрышкин стал трижды Героем Советского Союза и Маршалом авиации.

В декабре 1937 года Степан Павлович Супрун был избран Депутатом Верховного Совета СССР от Севастопольского округа.

Поразительно быстро Супрун совершил крутой взлёт к мастерству и славе, став одним из лучших лётчиков страны, членом правительства.

Однако, сначала ему пришлось пережить очень неприятный период жизни. Случилось это ещё во время службы в Бобруйской бригаде. Тогда в один из осенних дней, техник Стрижёв, сидевший в самолёте Супруна и проверявший работу мотора, неожиданно вырулил со стоянки на старт и пошёл на взлёт с набором высоты на запад. На аэродроме забили тревогу, в воздух в догонку подняли самолёт. Но было поздно, беглеца догнать уже было невозможно.

Стрижёв пересёк государственную границу и совершил посадку в Польше, у города Лида. Некоторое время спустя поляки вернули самолёт, но техника вернуть отказались. Вскоре в Бобруйской авиабригаде объявили приказ Наркома обороны о предании суду Военного трибунала командира эскадрильи, инженера эскадрильи и инженера отряда, подчинённый техник которых оказался изменником Родины. Суду предали и… Степана Супруна, чей самолёт был использован для побега. Все четверо, осуждённые на разные сроки, были заключены в Бобруйскую тюрьму…

Вскоре Супрун был освобождён из заключения, однако этот эпизод всё же сыграл свою отрицательную роль в его дальнейшей карьере — он стал единственным среди лётчиков Героев Советского Союза, кто не был удостоен ни одного досрочного присвоения воинских званий.

…В 1936 году началась гражданская война в Испании. Супрун одним из первых пришёл к Ворошилову с рапортом: «Прошу отправить меня добровольцем!». Но рапорт обернулся приказом довольно своеобразным: Испания и не совсем Испания… Город на советском юге, каменистое поле аэродрома с редкими островками сухой травы, парни с обнажёнными по пояс бронзовыми телами, темпераментная скороговорка, в которой нет-нет да и произносят слово отдаленно напоминающее английское: «Камрад»… «Глория!».

Это были молодые испанцы, которых пиренейский смерч бросил на советский юг. Резолюция наркома на рапорт Супруна выполнила пожелание лётчика, но лишь отчастию. Здесь в Кировограде, Степан не щадил ни себя, ни своих учеников, отдавая им все знания и умение, накопленные за годы лётной работы. Одним из его лучших учеников был Хосе Мария Браво. И всё же повоевать Супруну вскоре пришлось…

15 декабря 1938 года во время испытаний нового истребителя И-180 разбился Валерий Павлович Чкалов. Супрун написал письмо Ворошилову:

«К XVIII съезду нашей партии выходит второй экземпляр самолёта И-180, на котором погиб лучший лётчик нашей Родины Валерий Чкалов, на первом экземпляре этого самолёта должны были проводить испытания: Чкалов — заводские и я — государственные.

Сейчас же люди боятся доверить мне провести испытания и первым вылететь на этом самолёте только лишь потому, что я депутат Верховного Совета Союза ССР.

Тов. народный комиссар! Мне сейчас стало исключительно тяжело работать — всё начальство в целях страховки… всяческими способами старается меня оттеснить в сторону, лишь бы я только не летал. Всё это в корне неверно и крайне мне обидно. Вы лично знаете, как я летаю на скоростном самолёте — за 10 лет летной работы я не имел ни одной аварии, не разбил ни одного самолёта… У меня имеются десятки фактов, которые я мог бы привести, чтобы доказать Вам, как мне не доверяют. Не буду отвлекать Ваше внимание на ряде мелких фактов, укажу только самые основные: в течение ряда лет я прошу послать меня в командировку в Китай или Испанию — для приобретения боевого опыта. Все мои старания остаются безрезультатными.

По моему личному совету были построены 5 облегчённых (красных) самолётов И-16, на которых в 1937 году мы пятёркой показывали высший групповой пилотаж 18 августа в День авиации. Сейчас у нас все эти самолёты отобрали, даже самолёт, на котором я водил пятёрку, поддерживая свою технику пилотирования, воздушный бой и воздушную стрельбу, забрали люди, которые приобрели боевой опыт. Скоро уже будет полгода, как я не проводил никакого испытания, налетал за это время я не больше 5 часов на скоростном истребителе, и нет самолёта, на котором я мог бы тренироваться.

Вместе с лётчиком-испытателем Стефановским мы Вам лично писали рапорт, чтобы Вы помогли нам получить у нашего правительства разрешение на установление мирового рекорда — полёт вокруг света без посадки. Военный Совет ВВС одобрил наше предложение, но, по-моему, Вам лично это не доложено, так как мы от Вас так и не получили ответа.

Прошу Вас дать распоряжение про то, чтобы мне дали провести испытания самолёта И-180 и сделать на нём первый полёт. Я уверен, что Вы не откажете моей просьбе. Лётчик-испытатель НИИ ВВС майор С. П. Супрун».

Истребитель И-180 имел большую скорость, мощное вооружение, необходимые дальность и высоту. Близилась большая война и стране был необходимы самолёты высокого класса. Супрун добился своего. Полёт на И-180 был разрешён.

Проверяя И-180, лётчик совершил на нем тысячи пилотажных фигур. Ещё не закончив программы испытаний, в беседе с командованием ВВС Супрун похвалил новый поликарповский истребитель. После этого был сделан заказ сразу на 100 машин! Однако Супрун продолжал гонять самолёт в небо, ища причину, погубившую Чкалова. И не находил. Подломилось шасси. Самолёт на большой скорости скапотировал. Когда Супруна извлекли из-под обломков, он был без сознания. Когда лётчик пришёл в себя, его отвезли в Боткинскую больницу. Но этот раз судьба была благосклонна к нему.

Завершить испытания И-180 было поручено комбригу Сузи. Во время испытаний на штопор самолёт потерял управление. Сузи успел выпрыгнуть, но парашют не раскрылся. После этого испытания всё-таки прекратили и производство самолёта свернули (было построено лишь около 10 предсерийных машин).

Когда Супрун выписался из госпиталя, его вызвали в Кремль и предложили добровольцем поехать в Китай, уже несколько лет сражающийся с японскими интервентами.

В июне 1939 года 50 советских лётчиков-добровольцев привели свои самолёты во временную столицу Китая — Чунцин. Группа Супруна состояла из двух подразделений. Эскадрилья И-15 под командованием Константина Коккинаки предназначалась для борьбы с бомбардировщиками. Эскадрилья И-16 — для борьбы с истребителями.

Свой первый бой, под руководством Супруна, молодые, ещё необстрелянные пилоты провели блестяще. Наблюдательные посты дали знать, на Чунцин идут японские бомбардировщики. Сначала взлетели 3 звена И-15 Коккинаки. Через пару минут группа Супруна на И-16. «Пятнадцатые» сразу бросились на ведущую девятку бомбардировщиков. «Шестнадцатые» ушли с набором высоты, на солнце. Они должны были сковать истребители японцев, прикрывающие бомбардировщики. Один из ведущей девятки бомбардировщиков, прошитый огненной трассой задымил и резко пошёл на снижение. Строй японцев, однако, не нарушился. В эти минуты, разогнав истребители, сверху ударила по врагу группа Супруна. В считанные секунды были сбиты ещё 2 бомбардировщика. Огнём стрелков был подбит один И-15, но бой уже был выигран.

Группа истребителей, которой командовал майор С. П. Супрун, быстро навела порядок в небе над городом. Теряя свои самолёты при каждом налёте, японцы уже с Июля стали летать преимущественно ночью. Супрун стал поднимать свои эскадрильи в темноте, уничтожая вражеские бомбардировщики, а затем сажая машины при фонарях «летучая мышь» и свете фар самолётов, стоящих на аэродроме. По его просьбе на нескольких И-16 установили крупнокалиберные пулемёты, что значительно увеличело мощь огня. Уже к концу июля он лично сбил 2 самолёта противника и ещё несколько в группе.

Авиационная группа Супруна (до 50 истребителей) вскоре стала одной из главных «сил сдерживания» японцев. В декабре 1939 года группу перебросили на юг, где всё ожесточенее становились бои в провинции Юннань. Там лётчики прикрывали от вражеских налётов аэродромы и коммуникации. В январе 1940 года Супрун, одержавший по различным источникам от 6 до 8 побед, был отозван в Москву. К тому времени лётчики его группы сбили в воздушных боях 34 вражеских самолёта, а на земле уничтожили ещё более 20 самолётов и 2 больших склада горючего и боеприпасов. Свои потери составили 5 самолётов.

Степан Супрун был популярен не только среди советских лётчиков, но и среди многих пилотов мира. После подписания 23 августа 1939 года пакта о ненападении между СССР и Германией было заключено и торговое соглашение, по которому Советский Союз обязывался поставлять в Германию некоторые виды сырья и хлеб в обмен на немецкое оборудование и машины, в том числе и авиационную технику. Для реализации этого соглашения в Германию в марте 1940 года выехала торговая делегация, в составе которой был и Степан Супрун.

Знакомил советскую делегацию с продукцией немецких фирм известный лётчик времен 1-й Мировой войны Эрнст Удет, благодаря которому нашей делегации были показаны почти все достижения немецкой современной авиационной техники.

На аэродроме в Ростоке комиссии представили новый истребитель Hе-100. Супрун, осмотрев этот самолёт, попросил разрешения на полёт. Представители фирмы «Хейнкель» пытались отговорить пилота, но, убедившись, что Супрун отлично разбирается в деле, разрешили лететь. Своим изумительным полётом он покорил всех присутствующих в тот момент на аэродроме. В своих мемуарах Эрнст Хейнкель с большой теплотой вспоминает об этом эпизоде:

«Это был высокий, статный мужчина. Перед первым полётом на Не-100, самом скоростном из всех самолётов, на которых он когда-либо летал, он имел 10-минутную консультацию с одним из моих лучших лётчиков-испытателей. Затем он поднял машину в воздух и стал швырять её по небу, выполняя такие фигуры, что мои лётчики почти онемели от удивления».

Когда Супрун приземлился, техники, механики, инженеры подхватили пилота на руки и донесли к аэродромному казино. Немецкие пилоты признались, что в этом вылете они впервые увидели такие высокие лётно-технические возможности их самолёта.

Во время пребывания нашей делегации в Германии, на один из немецких аэродромов перегнали захваченный где-то новый английский истребитель «Спитфайр». Супрун получил разрешение полетать и на нём. Пробитый несколькими пулями, потрёпанный «Спитфайр» послушно вёл себя в небе. Своими мыслями об этом самолёте Степан Павлович поделился в институте. Отчитываясь о полётах на «Мессершмитте-109» и «Хейнкеле-100», Супрун добавил описание «Спитфайра»: «Самолёт очень простой на взлёте и посадке благодаря малой скорости. Простой при выполнении фигур высшего пилотажа, имеет хорошую устойчивость. Мал запас горючего. Винт не автоматизирован, нет крупнокалиберного пулемёта или пушки. Не очень чисто сделан, недостаточная горизонтальная скорость».

20 мая 1940 года Степану Супруну было присвоено звание Героя Советского Союза. Ему была вручена медаль «Золотая Звезда» № 461.

По возвращении из Германии, он вёл напряжённую работу по испытанию новых истребителей МиГ-3 и ЛаГГ-3. Так, 15 — 27 июня 1940 года, вместе со Стефановским, проводил государственные испытания самолёта ЛаГГ-3. Будучи ведущим лётчиком — испытателем, он убедился, что истребитель неустойчив в полёте, а посадка на нём опасна. В мае 1941 года он приступил к испытаниям модернизированного истребителя Як-1М. Выполнив цикл полётов, он остался очень доволен этой машиной.

В этот период Степана Супруна дважды рекомендовали на должность командира авиационной дивизии, а также помошника командира истребительной бригады или помошника начальника НИИ ВВС по лётной части. Он обещал подумать о этих предложениях, но война сломала все планы на будущее…

Начало Великой Отечественной войны застало Супруна во время отдыха в Сочи. Уже на рассвете 23-го он был в Москве. По пути домой у него возникла мысль о создании боевых полков из лётчиков-испытателей. Добившись разрешения Сталина, он срочно приступил к их формированию. С заводов были затребованы новейшие самолёты: МиГ-3, ЛаГГ-3, Ил-2, ТБ-7.

27 июня 1941 года было принято решение о формировании 6 полков особого назначения (2 истребительных авиаполка на МиГ-3, 2 бомбардировочных авиаполка на Пе-2, штурмовой авиаполк на Ил-2, дальнебомбардировочный авиаполк на ТБ-7) и отдельной разведывательной эскадрильи.

В 3 дня, отпущенные на формирование, уложиться было трудно. Полки были укомплектованы примерно наполовину. Оставив на хозяйстве своего заместителя подполковник С. П. Супрун с неполным полком срочно вылетел на фронт.

Прибыв на лесной аэродром Зубово в районе Бобруйска, полк, что называется с ходу, включился в боевую работу. Сразу же после приземления на фронтовом аэродроме они были обнаружены немецким самолётом — разведчиком Ju-88. Не теряя времени Супрун поднял свой МиГ-3 в воздух. Немец, заметив советский истребитель, начал уходить с набором высоты, создав Супруну идеальные условия для атаки — МиГ-3 создавался, именно, как высотный истребитель. Поэтому Спепан Павлович легко догнал «Юнкерс» и несколькими очередями расстрелял его. Приземлившись Супрун приказал как можно быстрее зарядить пулемёты и заправить горючим свой самолёт.

— Первого разведчика немцы уже не дождутся, — Супрун зорко посмотрел на небо, улыбнулся. Затем строго произнёс: — Нам надо перехватить и второго. Вышлют обязательно…

Вскоре появился второй «Юнкерс». На глазах своих подчинённых, почти над аэродромом, он сбил второй самолёт.

На следующий день поступил приказ на уничтожение вражеских переправ через реку Березина. Супрун предложил атаку произвести штурмовку истребителями. Внезапный налёт двух эскадрилий вызвал панику среди немецких войск. В считанные минуты переправа была разбита, но при атаке зенитной артиллерией был сбит и взорвался в воздухе самолёт старшего лейтенанта Кругликова. Это была первая потеря полка.

Лишь за первые 4 дня боёв, лётчики уничтожили в воздушных схватках 12 самолётов противника (из них 4 — на счету командира), много живой силы и техники. Почти все боевые вылеты полка производились под прямым руководством Супруна. Всё это время он постоянно летал на истребителе МиГ-3 с бортовым номером «13».

Командуя 401-м истребительным авиаполком, он учил своих подчинённых мастерству ведения боя, призывал их использовать скоростные возможности «МиГов», заманивая противника вверх. Первым применил истребители для штурмовки переправ, ориентировал полк на борьбу с одиночными низколетящими самолётами, ввёл строгий порядок и дисциплину — лётчики дежурных звеньев каждый момент были готовы к вылету по тревоге.

По воспоминаниям командира 1-й эскадрильи полка В. И. Хомякова, за эти 4 дня было два случая, когда Степан Павлович в одиночку вёл бой с 6 и 4 немецкими истребителями. В обоих случаях Супрун был уверен в себе и своей боевой машине. Эта уверенность тогда показалась кое-кому чрезмерной. Но командир полка оказался верен своим принципам до конца. Он лично летал на разведку, каждый раз подымался со своими лётчиками в небо, ведя их на сопровождение бомбардировщиков или схватку с вражескими истребителями.

Вот краткая хроника действий полка за эти дни:

30 июля — в первый же день прибытия на фронт, Супрун лично сбил 2 самолёта — разведчика противника.

1 июля — нанесение штурмовых ударов по переправам через Березину. В воздушных боях сбито 4 самолёта противника, 1 из которых (Ме-110) — лично Супруном. Свои потери — 1 самолёт, лётчик которого погиб.

О своей победе над многоцелевым самолётом Ме-110, он рассказывал так:

«Немцы не придумали ничего нового ни в тактике, ни в авиационной технике… Что касается моей встречи с Ме-110, не скрою, это был не простой бой. По всему чувствовалось, что имею дело с опытным пилотом. Атаковал я его сзади. Однако в первой атаке промахнулся и проскочил мимо. Он погнался за мной, открыв огонь из пушек. Пришлось уходить вверх. Мне было известно, что Ме-110 за «МиГом» в набор высоты не угонится. А вот противник, по всей вероятности, этого не знал и полез очертя голову вверх. Не снижаясь, я немного отвернул вправо. Увлечённый атакой, он тоже начал в наборе кренить машину в ту же сторону. А потом, потеряв скорость, свалился на крыло, что мне и нужно было. Переворотом я зашёл к нему снизу и нанес смертельный удар».

2 июля — полёты на разведку и сопровождение бомбардировщиков. Уничтожено 4 самолёта.

3 июля — уничтожение 2-х переправ через Березину, железнодорожного моста и много вражеской техники и живой силы. При штурмовке вражеского аэродрома — сожжено на земле 17 самолётов, склады с ГСМ и боеприпасами. В воздушных боях сбито 4 самолёта.

4 июля — утром в паре с лейтенантом Остаповым Супрун летал на разведку, затем 2 раза — на сопровождение бомбардировщиков. После полудня — 4-й вылет в район Борисова, опять на сопровождение. Перед этим вылетом он подошёл к инженерам эскадрилий Н. С. Павлову и А. А. Манучарову, пожал плечами и сокрушённо сказал:

— Ребята, я сегодня себя не узнаю. Вот уже вылетаю в 4-й раз, а пока не сбил ни одного самолёта противника.

Четвёртый вылет оказался для Супруна последним. Возвращаясь на аэродром, в паре с Остаповым, он произвёл разведку боевой обстановки. Остапов заметил в небе вражеский четырёхмоторный дальний бомбардировщик FW-200 и атаковал его, но был сбит огнём противника (вернулся в полк пешком через 2 суток).

Супрун, оставшись в одиночестве, принял решение продолжать полёт. Вскоре он в облаках обнаружил второй «Кондор» (так наши лётчики называли FW-200). Не разглядев сопровождающих бомбардировщик истребителей, Супрун бросился в атаку. Во время выхода из неё пуля немецкого стрелка попала ему в грудь.

В это время из облаков вывалилась шестёрка «Мессеров». Будучи уже раненым Супрун не вышел из боя. Очередь «МиГа» прошила фашистский самолёт и тот, загоревшись, резко пошёл к земле. Уже теряя сознание от потери крови, Супрун пропустил атаку другого Ме-109. Его огонь оказался точным. Истребитель загорелся. Напрягая последние силы, пытаясь спасти себя и машину, Супрун сумел посадить самолёт на поляне у кромки леса…

4 июля 1941 года, после полудня, многие жители близлежащих деревень — Монастыри, Паньковичи, Сурновка, а также солдаты, которые находились в Друцком замке были свидетелями воздушного боя одинокого советского истребителя с шестёркой немецких самолётов. Женщины, пасшие коров, видели: 3 «Мессера», окружив горящий «МиГ», шли за ним как на параде. Наш самолёт приземлился на опушке леса. Казалось, что советский лётчик выскочит из кабины горящей машины, но самолёт вдруг весь вспыхнул, в нём что — то взорвалось. Один из «Мессеров» снизившись, еще раз обстрелял горящий «МиГ». Бронеспинка, найденная на месте посадки Супруна, ныне хранится в музее города Сумы. Следы пулевых вмятин говорят, что этой очередью немцу не удалось прошить тело Степана Павловича.

Местные жители пытались помочь пилоту, но безжалостное пламя не выпустило его из своего плена. В синей дымящейся гимнастёрке он неподвижно сидел в открытой кабине, пальцы левой руки сжимали рычаг управления. Возле обугленной, спекшейся раны на груди мерцала «Золотая Звезда» Героя…

5 июля он был похоронен местными жителями возле деревни Монастыри. Выкопав неглубокую яму, застелив её листами обшивки самолёта, они осторожно положили тело пилота на дно, покрыли его жестью, забросали землёй и дёрном. А уже на следующий лень в деревню вошли немцы…

Личный пример командира полка всегда помогал лётчикам успешно громить врага. Его гибель болью отдалась в сердцах всех однополчан и вскоре на отдельных самолётах появились надписи: «За Супруна!» Уже без него они продолжали успешно решать все боевые задачи командования.

После гибели Супруна полк возглавил Константин Коккинаки.

К концу месяца на боевом счету полка числилось уже 54 сбитых самолёта. Образцы мужества и отваги показывали Константин Коккинаки, Валентин Хомяков, Леонид Кувшинов, Владимир Голофастов и многие другие воздушные бойцы.

Немецкая пропаганда объявила Супруна сдавшимся в плен. В связи с этим Сталин лично распорядился уточнить причину и место гибели. Стало известно, что 9 июля 1941 года в штаб дивизии пришёл крестьянин, который принёс значок депутата Верховного Совета СССР, медаль «Золотая Звезда» № 461, обгоревшие документы и пистолет ТТ.

Записка командира 23-й авиадивизии, в состав которой входил 401-й ИАП ОН, подполковника В. Е. Нестерцева о представлении Супруна к правительственной награде гласит: «Во главе группы скоростных истребителей МиГ-3 громил фашистских извергов и показал себя бесстрашным командиром; возглавляя группу, Супрун сразу отбил охоту стервятников ходить на низкой высоте, что безусловно заслуживает звания дважды Героя Советского Союза».

22 июля 1941 года подполковнику Супруну Степану Павловичу было присвоено звание дважды Герой Советского Союза посмертно.

Прошло 19 лет со дня гибели Супруна, но место и подробности разыгравшейся драмы оставались неизвестны. Местные жители, участвовавшие в захоронении известного советского лётчика, погибли во время оккупации. Официальные документы о его гибели, подготовленные командиром 23-й СМАД полковником Нестерцовым начальнику штаба Западного фронта, затерялись…

Летом 1960 года брат героя, полковник Фёдор Супрун возобновил поиск места гибели Степана Павловича. В архивах было найдено донесение командира 23-й авиационной дивизии, в которую входил 401-й ИАП ОН: «С. П. Супрун погиб в районе города Толочин Витебской области».

С помощью сотрудников Толочинского военкомата и местных жителей был определён район поисков. И вскоре под обломками «МиГа», в могиле, были найдены останки прославленного лётчика. По результатам поисков был составлен акт, который ныне хранится в Центральном музее Вооружённых Сил СССР.

В июле 1960 года останки С. П. Супруна были доставлены в Москву и захоронены на Новодевичьем кладбище. Красную гранитную глыбу доставили из карьеров Житомирщины при содействии трижды Героя Советского Союза А. И. Покрышкина.

В заключении хочется сказать несколько слов о других авиаторах, носящих славную фамилию Супрун — братьях Степана Павловича.

В одном из интервью, Степан Супрун сказал: «Отец воспитал нас, детей, коммунистами, а я братьев — лётчиками». И это было правдой. Братья Фёдор и Александр по примеру Степана стали военными лётчиками. Фёдор Павлович, окончив Качинскую военную авиашколу имени А. Ф. Мясникова, летал на самолётах 23 типов.

Начало Великой Отечественной войны застало Фёдора Супруна слушателем инженерного факультета Военно-Воздушной академии имени Н. Е. Жуковского. Узнав о том, что его брат Степан погиб в бою, Фёдор Павлович тут же написал рапорт, в котором просил разрешения отправиться на фронт. Но командование академии не удовлетворило его просьбу.

Окончив в 1942 году академию, Фёдор Павлович получил назначение на должность ведущего инженера — лётчика-испытателя в НИИ ВВС, то есть туда, где до войны служил Степан. Там он занимался в основном испытаниями боевых самолётов наших союзников, поставляемых в СССР по ленд-лизу.

В декабре 1943 года фирма «Белл» сообщила о создании, с учётом всем замечаний НИИ ВВС по «Аэрокобре», своей новой боевой машины.

Одновременно американцы просили прислать к ним лётчика и инженера для проведения контрольных испытаний истребителя Р-63 «Кингкобра». Эта работа была поручена ведущему лётчику-испытателю Андрею Григорьевичу Кочеткову и ведущему инженеру Фёдору Павловичу Супруну.

17 февраля 1944 года самолёт Ли-2 стартовал с Центрального аэродрома имени М. В. Фрунзе и отправился в США. Там, в Буффало, на берегу Ниагары, Кочетков, как пилот и Супрун, как инженер, начали испытания новой машины. Однажды случилось то, что часто бывало в боях на советско-германском фронте — самолёт не вышел из штопора, Кочетков вынужден был покинуть его с парашютом.

Задание по испытанию новой машины было выполнено блестяще и в том же 1944 году на вооружение Советских ВВС стали поступать новые истребители Р-63 «Кингкобра». Несмотря на все доработки, эти машины сохранили многие недостатки своего предшественника — истребителя Р-39 «Аэрокобра», поэтому участия в боевых действиях эти машины почти не принимали. Их поставляли только в тыловые полки ПВО.

После службы в НИИ ВВС Фёдор Павлович занимал должность начальника факультета в Киевском высшем инженерном авиационном училище.

Младший брат, Александр также стал лётчиком-истребителем. Окончив перед самой войной военное авиационное училище, он уже вскоре проявил себя отличным воздушным бойцом. Защищая небо Москвы, сбил 6 вражеских самолётов (3 лично и 3 в группе), был ранен.

В известной книге «Войска ПВО страны в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов», на страницах 151 и 163 есть упомянания и о нём:

«26 сентября 1942 года лётчики 16-го ИАП (6-й ИАК ПВО) старший лейтенант А. П. Супрун и старшина Кравченко, вылетев на перехват вражеского самолёта Ju-88 в районе станции Верея, вступили с ним в бой. Самолёт Кравченко был подбит и ему пришлось воспользоваться парашютом. Оставшись один, А. П. Супрун всё же уничтожил «Юнкерс»…

7 ноября 1942 года большая группа воинов Московской ПВО удостоена правительственных наград. Гвардии младший лейтенант В. М. Помогалов награждён орденом Ленина, капитан Г. С. Богомолов,.. старший лейтенант А. П. Супрун… — орденом Красного Знамени».

После войны Александр Павлович продолжил дело своего брата Степана, работая лётчиком-испытателем в этом же самом НИИ ВВС.

Но в семье Супрунов не только мужчины связали свою жизнь с небом, но, так же, и женщины. Анна Павловна, младшая сестра Степана Супруна, стала известной парашютисткой.

В 1930-1940 годах она работала инструктором в одном из аэроклубов. Подготовила десятки парашютистов. Затем стала кандидатом химических наук и занялась наукой.

Такие вот славные авиационные традиции были в этой большой и дружной семье…

Украинский хостинг — UNIX хостинг & ASP хостинг

Чкалов Валерий Павлович

Комментариев нетPosted on 26 ноября 20136 мая 2014 by Ринат Валеев

Чкалов Валерий Павлович

Валерий Павлович Чкалов родился 20 января (2 февраля) 1904 года в селе Василёво Нижегородской губернии (ныне город Чкаловск) в семье котельщика василёвских казённых мастерских. Мать умерла рано, когда Валерию было 6 лет.

В семь лет Валерий пошёл учиться в василёвскую начальную школу, затем — в училище. В 1916 году по окончании школы отец направляет его на учёбу в Череповецкое техническое училище. В 1918 году училище было закрыто, и Валерию пришлось вернуться домой. Он стал работать подручным у отца, молотобойцем в кузнице, а с началом навигации поступил на работу кочегаром на землечерпалку.

Начало службы в авиации

В 1919 году Валерий Чкалов работал кочегаром на пароходе «Баян» на Волге и тогда впервые увидел самолёт. После этого он, уволившись с парохода, в том же году ушёл служить в Красную Армию. Его направили слесарем-сборщиком самолётов в 4-й Канавинский авиационный парк в Нижнем Новгороде.

В 1921 году Чкалов добился направления на учёбу в Егорьевскую военно-теоретическую школу ВВС, после её окончания в 1922 году направлен на дальнейшую учёбу в Борисоглебскую военную авиационную школу лётчиков, окончил её в 1923 году. В 1923—1924 годах в соответствии со сложившейся в то время практикой подготовки военных лётчиков он также проходил обучение и в Московской военно-авиационной школе высшего пилотажа, а затем в Серпуховской высшей авиационной школе стрельбы, бомбометания и воздушного боя.

В июне 1924 года военный лётчик-истребитель Чкалов был направлен для прохождения службы в Ленинградскую Краснознамённую истребительную авиаэскадрилью имени П. Н. Нестерова. За время службы в эскадрилье он проявил себя как дерзкий и отважный лётчик. Совершал рискованные полёты, за что получал взыскания и неоднократно отстранялся от полётов. По легенде, один раз Чкалов даже пролетел под мостом Равенства (Троицким) в Ленинграде. Для фильма «Валерий Чкалов» этот полёт повторил лётчик Евгений Борисенко. В то же время имел серьёзные проблемы с дисциплиной, которые окончились крупными неприятностями — 16 ноября 1925 года был осуждён военным трибуналом к одному году лишения свободы за драку в пьяном виде, затем срок был снижен до 6 месяцев.

В 1927 году Чкалов женился на ленинградской учительнице Ольге Ореховой. В марте 1928 года переведён на службу в 15-ю Брянскую авиационную эскадрилью, жена с сыном Игорем остались в Ленинграде.

В Брянске Чкалов совершил аварию, был обвинён в воздушном лихачестве и многочисленных нарушениях дисциплины. Приговором военного трибунала Белорусского военного округа от 30 октября 1928 года Чкалов был осуждён по статье 17 пункт «а» Положения о воинских преступлениях и по статье 193-17 УК РСФСР к одному году лишения свободы, а также был уволен из Красной Армии. Отбывал наказание недолго, по ходатайству Я. И. Алксниса и К. Е. Ворошилова менее чем через месяц наказание было заменено на условное и Чкалов был освобождён из Брянской тюрьмы.

Будучи в запасе, в начале 1929 года Чкалов вернулся в Ленинград и по ноябрь 1930 года работал в Ленинградском Осоавиахиме, где руководил школой планеристов и был лётчиком-инструктором.

Лётно-испытательная работа

В ноябре 1930 года Чкалов был восстановлен в воинском звании и направлен на работу в московский Научно-исследовательский институт ВВС РККА.

За два года работы в НИИ он совершил более 800 испытательных полётов, освоив технику пилотирования 30 типов самолётов. 3 декабря 1931 года Чкалов участвовал в испытаниях авиаматки (воздушного авианосца), которая представляла собой тяжёлый бомбардировщик, нёсший на своих крыльях и фюзеляже до пяти самолётов-истребителей.

В 1932 году НИИ ВВС был переведён с Ходынского поля в Москве на аэродром в районе города Щёлково Московской области. Перебазирование из обыденного события превратилось в первый в СССР воздушный парад с пролётом над Красной площадью. 45 самолётов летели колонной по три машины в ряд, а во главе шёл бомбардировщик ТБ-3 с бортовым номером 311, управляемый экипажем Валерия Чкалова.

С января 1933 года Валерий Чкалов вновь в запасе и переведён на работу лётчиком-испытателем Московского авиационного завода № 39 имени Менжинского. Совместно со своим старшим товарищем Александром Анисимовым испытывал новейшие самолёты-истребители 1930-х годов И-15 (биплан) и И-16 (моноплан) конструкции Поликарпова. Он также принимал участие в испытаниях истребителей танков «ВИТ-1», «ВИТ-2», а также тяжёлых бомбардировщиков «ТБ-1», «ТБ-3», большого количества опытных и экспериментальных машин ОКБ Поликарпова. Автор новых фигур высшего пилотажа — восходящего штопора и замедленной бочки.

5 мая 1935 года авиаконструктор Николай Поликарпов и летчик-испытатель Валерий Чкалов за создание лучших самолётов-истребителей были награждены высшей правительственной наградой — орденом Ленина.

Рекордные перелеты

Осенью 1935 года лётчик Байдуков предложил Чкалову организовать рекордный перелёт из СССР в США через Северный полюс и возглавить экипаж самолёта. Весной 1936 года Чкалов, Байдуков и Беляков обратились в правительство с предложением провести такой перелёт, но Сталин указал другой план маршрута: Москва — Петропавловск-Камчатский, опасаясь повторения неудачной попытки Леваневского (в августе 1935 года полёт С. Леваневского, Г. Байдукова и В. Левченко по маршруту Москва — Северный полюс — Сан-Франциско был прерван из-за неисправности).

Перелёт экипажа Чкалова из Москвы на Дальний Восток стартовал 20 июля 1936 года и продолжался 56 часов до посадки на песчаной косе острова Удд в Охотском море. Общая протяжённость рекордного маршрута составила 9375 километров. Уже на острове Удд на борт самолёта была нанесена надпись «Сталинский маршрут», сохранённая и при следующем перелёте — через Северный полюс в Америку. Оба чкаловских перелёта официально носили это название вплоть до начала «борьбы с культом личности Сталина» и литературных подчисток. За перелёт на Дальний Восток весь экипаж был удостоен звания Героев Советского Союза с вручением ордена Ленина: медаль Золотая Звезда, введённая в 1939 году уже после смерти Чкалова, была вручена только в 2004 году его детям. Кроме того, Чкалову был подарен личный самолёт У-2 (сейчас находится в музее в Чкаловске ). Об исключительной важности этого перелёта для своего времени говорит то, что И. В. Сталин лично приехал 10 августа 1936 года на Щёлковский аэродром близ Москвы встречать возвратившийся самолёт. С этого момента Чкалов приобрёл всенародную известность в СССР.

Чкалов продолжал добиваться разрешения на совершение перелёта в США, и в мае 1937 года разрешение было получено. Старт самолёта АНТ-25 состоялся 18 июня. Полёт проходил в значительно более сложных условиях, чем предыдущий (отсутствие видимости, обледенение и т. д.), но 20 июня самолёт совершил благополучную посадку в городе Ванкувер, штат Вашингтон, США. Протяжённость перелёта составила 8504 километра.
За этот перелёт экипаж был награждён орденами Красного Знамени.

12 декабря 1937 года Валерий Чкалов был избран депутатом Совета Национальностей Верховного Совета СССР от Горьковской области и Чувашской АССР. По просьбе жителей Василёва их посёлок был переименован в Чкаловск.

И. Сталин лично предложил Чкалову занять должность Наркома НКВД, но он отказался и продолжал заниматься лётной испытательной работой.
1 декабря 1938 года он был срочно вызван из отпуска для проведения испытаний нового истребителя И-180.

Гибель Чкалова

Чкалов погиб 15 декабря 1938 года при проведении первого испытательного полёта на новом истребителе И-180 на Центральном аэродроме.

Полёт готовился в спешке, чтобы успеть до конца года. Выпуск самолёта на аэродром назначался на 7 ноября, 15 ноября, 25 ноября… 2 декабря на собранной машине было выявлено 190 дефектов. Н. Н. Поликарпов протестовал против ненужной гонки при подготовке И-180 к первому вылету, ввиду чего был отстранён от этих работ. 7 декабря И-180 вывезли на аэродром; 10 декабря В. П. Чкалов произвёл рулёжку самолёта по земле, при которой мотор часто «глох»; 12 декабря при повторной рулёжке сломалась тяга управления газом мотора.
13 декабря Поликарпов представил программу испытаний И-180: полётное задание предписывало совершить пробный полёт по кругу в течение 10—15 минут без уборки шасси; затем после тщательного осмотра всей машины осуществить ознакомительный полёт и 1—2 полёта по 30—68 минут; наконец полёт с убранным шасси до высоты 7000 метров. Валерий Чкалов должен был совершить только первый, самый дорогой по оплате, полёт, после чего машина переходила в руки другого лётчика — С. П. Супруна.

По воспоминаниям Д. Л. Томашевича, в этот день температура воздуха была «около минус 25 °C… Поликарпов будто бы отговаривал Чкалова вылетать, но тот не согласился». Уже при заходе самолёта на посадку двигатель М-88 остановился. Чкалов, как отмечено было в акте комиссии по расследованию причин аварии, «до последнего момента управлял самолётом и пытался сесть и сел вне площади, занятой жилыми домами». Но при посадке самолёт зацепился за провода и столб, а лётчик ударился головой об оказавшуюся на месте падения металлическую арматуру. Через два часа он скончался в Боткинской больнице от полученной травмы.

Похоронен Валерий Чкалов в Москве, урна с его прахом установлена в Кремлёвской стене.

После гибели Чкалова был арестован ряд руководителей авиационного завода, причастных к организации этого полёта, они были приговорены к длительным срокам лишения свободы за выпуск в полёт самолёта с многочисленными неисправностями, повлёкшими гибель лётчика.

Приказ НКО N 070 от 4 июня 1939 года
…Число летных происшествий в 1939 году, особенно в апреле и мае месяцах, достигло чрезвычайных размеров. За период с 1 января до 15 мая произошло 34 катастрофы, в них погибло 70 человек личного состава. За этот же период произошло 126 аварий, в которых разбит 91 самолет. Только за конец 1938 и впервые месяцы 1939 гг. мы потеряли 5 выдающихся летчиков — Героев Советского Союза, 5 лучших людей нашей страны — тт. Бряндинского, Чкалова, Губенко, Серова и Полину Осипенко. Эти тяжелые потери, как и подавляющее большинство других катастроф и аварий, являются прямым результатом:
а) преступного нарушения специальных приказов, положений, летных наставлений и инструкций;…
е) самое главное, недопустимого ослабления воинской дисциплины в частях Военно-Воздушных Сил и расхлябанности, к сожалению, даже среди лучших летчиков, не исключая и некоторых Героев Советского Союза…
2. Герой Советского Союза, известный всему миру своими рекордными полетами, комбриг В.П.Чкалов погиб только потому, что новый истребитель, который комбриг Чкалов испытывал, был выпущен в испытательный полет в совершенно неудовлетворительном состоянии, о чем Чкалов был полностью осведомлен. Больше того, узнав от работников НКВД о состоянии этого самолета, т. Сталин лично дал указание о запрещении т. Чкалову полетов впредь до полного устранения недостатков самолета, тем не менее комбриг Чкалов на этом самолете с не устраненными полностью дефектами через три дня не только вылетел, но начал совершать свой первый полет на новом самолете и новом моторе вне аэродрома, в результате чего, вследствие вынужденной посадки на неподходящей захламленной местности, самолет разбился и комбриг Чкалов погиб.

Вблизи места катастрофы самолёта Чкалова установлен памятный камень. Находится близ дома № 52, корп. 2 по Хорошёвскому шоссе.

Альтернативные версии

Высказывались сомнения в истинности официальной истории гибели Валерия Чкалова: якобы непонятно, почему опытный образец боевого самолёта взлетал с Центрального аэродрома на Ходынском поле, то есть с полосы гражданского аэропорта, и как он туда попал. Завод, выпустивший опытный образец И-180, существует и сейчас. Это завод имени Хруничева в Филёвской пойме. ВПП закрытого и охраняемого заводского аэродрома располагалась там, где сейчас проходит улица Филёвский бульвар (расположение заводских корпусов и бульвара весьма характерны и до сих пор не утратили следов планировки бывшего авиапромышленного объекта). Эти сомнения — плод незнания истории авиации: в 1938 году аэродром на Ходынском поле был Центральным аэродромом им. Фрунзе. Кроме полётов пассажирских самолетов, он являлся и заводским аэродромом для трёх заводов и нескольких ОКБ. В том числе — и ОКБ Поликарпова. Ныне — это завод им. П. О. Сухого.

Согласно версии, изложенной дочерью Чкалова, Валерией Валерьевной в фильме телепроекта «Искатели» «Охота на Чкалова», в гибели лётчика виновны НКВД, а также Иосиф Сталин и Лаврентий Берия, сознательно подводившие Чкалова к смерти во время испытательного полёта (напр., разрешение на вылет неисправного самолёта, срез жалюзи у мотора).

Апрель 2024
Пн	Вт	Ср	Чт	Пт	Сб	Вс
1	2	3	4	5	6	7
8	9	10	11	12	13	14
15	16	17	18	19	20	21
22	23	24	25	26	27	28
29	30