Аэродром на Северном Кавказе, времена советские (еще гремит Ирано-Иракская война), полк бомбардировочный Ту-22М2. Рутинный полет по коробочке, ночь. Машина взлетела, штурман дал курс, задача — пройти по замкнутому маршруту и вернутся на аэродром базирования. Все нормально, звездное небо, экипаж опытный, никаких неожиданностей быть не должно. Наступает рассвет. Штурман :
— Гы, командир, солнце не с той стороны встало…
— Как не с той стороны ?!
— Ну должно с востока, а оно с запада…
— С какого запада, ты что !? %@^%@^% ! Ты как гирокомпас выставлял ?
— Ну как обычно — по полосе.
Надо сказать, что опытный штурман хорошо изучил азимут, по которому построена ВПП и не утруждая себя расчетами и возней юстировал гирокомпас по осевой ВПП перед самым взлетом. Все бы хорошо, но…
— Ты :%№?%№&^$%&*!!!! Ветер был в другую сторону ! Определяйся где мы !
Я думаю, что все поняли, самолет взлетал в противоположную обычной сторону и компас был развернут на 180 градусов.
Штурман определился и похолодел — они прошли в аккурат над Ираном, Ираком и никто их не заметил… Вобщем на базу они вернулись, но скрыть факт блуждания не удалось. О дальнейшей судьбе хитрого штурмана история умалчивает.
Tag Archives: замечательные истории
Боди Арт
Как только у некоторых язык поворачивается назвать армию консервативной, солдафонской структурой. Ведь многое, чем так любит гордиться гламурное общество, имеет армейские корни. И если бывалый военный остаётся равнодушным к какой-нибудь новомодной феньке, то лишь потому, что это он уже видел.
Действительно, чем можно удивить служивого… Подиумами? Мода не для всех, творческий полёт фантазии автора. Тоже мне. Да если устроить показ того, что делают из парадной формы наши дембеля, то все ведущие модельеры мира будут нервно курить в сторонке! Вот где фантазия, вот где её полёт! Что ни китель, то произведение искусства. И всё это — ручная работа! А хэбэ? Это уже загадка для знатоков человеческой анатомии. Как может детина, которому и пятидесятый размер мал, влезать в это самое хэбэ им же собственноручно ушитым до сорок восьмого? И при этом нормально функционировать, а не коротко, как манекенщица, продефилировать по сцене, после чего переодеться в нормальную одежду. Что ещё вспомнить? Секс по телефону? Не смешите мои тапочки! Эту услугу вооружённые силы практикуют с момента появления этих самых телефонов в армии. И, заметьте, совершенно бесплатно. Едва стрелка часов перевалит за полночь, и силы внутреннего наряда предадутся сладостной полудрёме, как обязательно найдётся страдающий бессонницей полковник или генерал. Противный сигнал зуммера полёвки в помещении дежурного по части и…
А далее: расслабьтесь, товарищ капитан, и получайте удовольствие. И едва большой начальник, получив удовлетворение положит трубку, как взбодрённый дежурный так же по телефону устроит аналогичный сеанс всем, кто находится в его ведении.
Такое вот, письмо счастья…
Стриптиз? Даже говорить не о чем. Подумаешь, девица раздевается под медленную музыку. А пусть она попробует сделать это за сорок пять секунд! И одежду не разбрасывать при этом, а аккуратно сложить на табуретку. Этот вид эротического искусства очень любят старшины рот, взводные, ротные. Они часами готовы наблюдать это действие, заставляя подчинённых повторять его на «бис».
Нет, ну решительно нельзя найти что-то, чего бы не было в армии. Может быть модный нынче Боди арт? Тоже не проходит. Хотите верьте, хотите нет, а это в армии тоже было. Вот вам, один из примеров.
* * *
— Уроды! Сволочи! — ругался курсант Н. Повод для гнева у него был самый пресерьёзный. Кто-то спёр единственную пару носок, тщательно выстиранную и вывешенную сушится на ночь. Конечно, не бог весть какая потеря, если бы сейчас было не пять часов утра, а через пару часов — государственный экзамен по лётной подготовке! Исправить ситуацию покупкой новой пары в военторге не представлялось возможным. Вздохнув, курсант Н. натянул лётные ботинки на босу ногу. При ходьбе, конечно, отсутствие данного предмета одежды заметно не было, брючины комбинезона скрывали, но стоило только сесть, как тайное становилось явным. В том-то и дело, что вертолёт пилотируют сидя, а предстать перед глазами проверяющего в виде Остапа Бендера курсанту Н. не хотелось. Курсант Н. попытался натянуть штанины пониже, но это у него не получилось. После нескольких стирок комбинезон изрядно сел.
— Что делать, что делать? — лихорадочно думал курсант Н.. Вдруг его взгляду попалась коробка с фломастерами, — а что если нарисовать носки? — мелькнула мысль.
— И то правда, кто там будет к моим ногам присматриваться, — решил курсант Н. и принялся воплощать идею в жизнь.
Но, как говорится, лучшее — враг хорошего. Беда в том, что курсант Н. умел рисовать. Будь он таким как все, он бы затушевал нижние части своих конечностей черным, или синим цветом и всё бы прошло незамечено. Но нет, его душа художника потребовала творчества и минут через десять на ногах курсанта Н. красовались великолепные, но увы, запрещённые уставом цветные носки.
Рассекая лопастями прохладный утренний воздух, «восьмёрка», послушно воле пилота, выполняла полетное задание. Вираж, разворот, ещё вираж. Проверяющий, майор У., сидя на правом сидении откровенно скучал.
— Ну что тут говорить, этот выпуск хорошо подготовлен, шутка ли, лишний год лётной практики! — думал он. И вправду, восьмерым из десяти курсантов, смело можно ставить отличные оценки.
— Вот только наверху эту «объективность» не поймут! — завершил свою мысль майор У. и принялся искать, как говорят в народе, до чего докопаться. Дело в том, что в то время было два вертолётных училища, одно в городе С., второе в другом городе С.. И, для объективности выставляемых оценок, училища на момент сдачи государственных экзаменов обменивались проверяющими. А так как между училищами шло негласное соперничество, то в этих условиях оно воплощалось в принцип: «вали чужих». Поскольку своим оказать помощь проверяющие не могли.
Собственно, и докопаться не было до чего — курсант Н. выдерживал все параметры полёта на оценку «отлично». Майор У. вздохнул и перевёл взгляд с приборной доски на курсанта.
— И в кабине чувствует себя уверенно, — подумал было майор У., как вдруг досадливо поморщился, — какой наглец, пришёл в цветных носках!
После очередной эволюции вертолёт оказался носом к восходящему солнцу. Его лучи проникли в стеклянную кабину вертолёта. В их свете, волосы, которые изрядно росли на ногах курсанта Н., засеребрились.
— Почудилось? — подумал майор У.; ему показалось, что волосы у курсанта Н. были и на носках. Что явно противоречило здравому смыслу. Он сморгнул, но всё осталось по-прежнему. Озадаченный этой проблемой, майор У., жестом привлёк внимание бортового техника капитана Р., до этого времени сохранявшего полную безучастность к происходящему. Капитан Р. посмотрел на ноги курсанта, а затем на майора. По его взгляду майор У. понял, что тот видел то же самое. Это было уже лучше, значит дело не в глюке, а в феномене носок курсанта, с которым майор У. решил разобраться тут же. Расстегнул привязные ремни и подвесную систему парашюта. Перегнувшись через пульт управления автопилотом, он вблизи рассмотрел это чудо чулочно-носочной промышленности. Поняв в чём дело, он занял своё место и, призвав всю свою волю чтобы не рассмеяться, спросил:» Товарищ курсант, а что у вас за носки?» Курсант Н., который до этого, забыв о тех самых носках, всецело отдавался полётному заданию, опешив от неожиданного вопроса, выложил всё как на духу.
Едва дослушав объяснения курсанта, майор У. и капитан Р. разразились громким хохотом. После посадки инструктор курсанта Н., лейтенант А., был немало удивлён, когда из вертолёта вышли продолжавшие хохотать майор У. и капитан Р., а за ними смущённый и покрасневший курсант Н. Но, едва выслушав объяснения, лейтенант А принялся хохотать сам. Через минут десять хохотала вся эскадрилия. Что-что, а подобные новости разносятся в среде курсантов быстро.
Тем не менее, курсант Н. получил оценку «отлично». А это значит, что его художества были не зря. Шла осень 1984 года.
А ещё говорят, Боди Арт!
Дело было в начале 90-х…
В нашем авиационном полку служил техник самолета М. и механик К.. Как ранее было уже рассказано в связи с недоверием к солдатам по вопросам охраны самолетов офицеры и прапорщики выполняли эти функции, заступая на сутки дежурными по стоянке подразделения (ДСП). В наряд ходили по двое, вооружение — пистолеты, хотя вначале давали АКМ, но в связи с тем, что на аэродром зачастую добирались на своем транспорте, этот вид вооружения запретили (представьте — едет такой прапор по близлежащему селу, через которое вела дорога на аэродром, на мопеде, а за спиной у него автомат).
Итак, наши авиаторы в один из вечеров заступили охранять стоянку эскадрильи. Так как, естественно, на стоянке был спирт, а М. и К. никогда не были замечены в обществе трезвенников, то начало дежурства явно удалось. Дело было зимой, топящаяся буржуйка согревала наших дежурных довольно таки неплохо. Разомлев от тепла и принятого на грудь химического соединения М. заснул, а К. пошел проверить самолеты (служба есть служба). Пока К. осматривал матчасть и любовался зимним ночным небом, М. проснулся от кошмарного сновидения. Ему приснилось, что на стоянку напали враги (террористов тогда еще не было). Очнувшись от сна, М. понял, что в домике отсутствует его напарник. Он выбежал на улицу и попытался отыскать К.. Освещение было не очень, да и состояние у М. было отнюдь не трезвое.
Оглядевшись, он увидел какую-то фигуру под одним из самолетов (это был К., который проверял печати на лючках доступа к спирто-водяной смеси). В связи с невозможностью навести резкость М. не узнал своего напарника и заподозрил, что это кто-то из посторонних хочет полакомиться масандрой. Тогда он крикнул «Стой! Кто идет». На этот крик К., ответил «Чего кричишь, это я», но М. этого не услышал и, решив, что произошло несанкционированное проникновение на пост, закричал «Стой! Стрелять буду!». На это К. ответил «Пошел ты на ….!». Но М. на это уже не обращал внимания. Достав из кобуры пистолет, он выстрелил в сторону К.. Тот, поняв, что его жизнь беспричинно может внезапно оборваться из-за какого-то мудака, залег в сугробе под самолетом и тоже выстрелил в сторону М.. Почуяв, что дело пахнет керосином, и, решив, что на стоянку напала банда, М. расстрелял всю обойму в сторону предполагаемого противника. К. не отставал и тоже стал стрелять в сторону М., объяснив нам это потом очень просто «А чего этот дурак в меня стрелял?».
Когда патроны закончились, он отбросил пистолет в сторону и с криками «МАМА!» побежал к домику дежурных сил, благо он располагался недалеко. Ворвавшись в домик, М. поднял всех на ноги (дело было ночью), объяснив, что на стоянку напали, К. убили, а сам М. долго отстреливался и чудом уцелел. Схватив автоматы из караула, технари и летчики на АПА поехали на стоянку, где их встретил живой и невредимый К.. Когда все выяснилось, долго ржали, а приехавшая утром на БД смена долго не могла поверить этому, но М. и К. все это подтвердили. Закончилось все хорошо, только пришлось латать плоскость на одном из самолетов, т.к. ее продырявили пулей при перестрелке.
Историю рассказал Виктор Батон
Голубь мира
Середина 70-х годов. В разгаре война в Анголе. Кубинских летчиков перебрасывают в Африку. Чтобы не ослаблять авиационную группировку на острове Свободы, Советский Союз по просьбе кубинцев решил послать туда наш летно-технический состав для создания видимости прежней активности полетов. Из нашего полка была выделена авиационная эскадрилья. «Секретность» миссии была обеспечена следующим образом: всех летчиков одели в гражданскую одежду — одинаковые светлые плащи и такие же шляпы. Экипировка не соответствовала времени года и погоде и вызывала нездоровый интерес как у сотрудников милиции, так и у авиапассажиров.
Прибыли, разместились, изучили район и приступили к полетам. Продолжая усугублять военную тайну, радиообмен вели на испанском языке. Пытаясь как-то приспособиться, летчики писали на наколенных планшетах русскими буквами испанские слова и фразы. Большая проблема во взаимном понимании с землей возникала из-за того, что та отвечала на таком же «испанском».
Наверное, американские «коллеги» на ближайшей авиабазе заливались истерическим смехом, слушая ежедневные бесплатные шоу в эфире.
Несколько омрачало идиллию нахальное поведение американских самолетов-разведчиков SR-71 «Черная птица», которые, пользуясь тем, что на вооружении кубинских ВВС не было высотных перехватчиков, летали прямо над нашими головами на недоступной для фронтовых истребителей высоте. Те самолеты, на которых летали наши летчики, имели высотный потолок 18 км, а SR-71 обычно ходил на 22-24 км и чувствовал себя в полной безопасности — ощущение, которое так любят американцы.
Наши пилоты посовещались и решили проучить «зарвавшихся империалистов». Выбрали самолет с самым лучшим по тяге двигателем, сняли с него всё, что только можно было снять, и даже — что нельзя. Из вооружения осталась только наглость. Все эти меры привели к тому, что грозный истребитель превратился в «голубя мира», но с прекрасными лётными характеристиками.
Лететь решил сам командир эскадрильи. Весь личный состав собрался на командном пункте наведения, где можно было не только видеть на экранах локаторов будущий поединок, но и слышать радиообмен американских «коллег».
«Черная птица» появилась, как обычно, с севера и шла на высоте 22 км прямо на наш аэродром. Команда на взлёт — и наш серебристый «голубь мира» на полном форсаже стремительно пошёл в набор высоты. Почти сразу оператор американского пункта наведения ленивым голосом предупредил пилота SR-71 о взлёте перехватчика.
Наш истребитель, достигнув более чем двукратной скорости звука, в точно рассчитанный момент резко пошел вверх.
— Джон, я — Фокстрот-125, перехватчик пошёл на тебя.
— Пусть идёт, у меня 72 тысячи футов (~ 21 960 метров).
Полет продолжался, операторы американского радара ленивыми голосами сообщали своему пилоту удаление до нашего истребителя и его изменение высоты через каждую тысячу метров. До 18 тысяч метров тон их голосов не менялся, но потом, когда они увидели, что темп набора высоты перехватчика не снижается, их доклады быстро стали сначала тревожными, а потом уже паническими.
— Джон, я — Фокстрот-125, быстро уходи, уходи, он уже выше тебя!
А наш «голубь мира» уже вышел по гигантской параболе за счет потери скорости на высоту под 30 тысяч метров и оттуда со снижением и разгоном стремительно настигал «Черную птицу».
SR-71 уже вывел двигатели на максимальный режим, но из-за инертности набора скорости на такой высоте быстро уйти не мог. Куда только подевался самоуверенный тон радиообмена американцев! В эфире уже был крик:
— Джон, немедленно уходи, уходи, он тебя догнал!
— Не могу оторваться, а двигатели — уже на форсаже!
Наш комэска для подогрева ситуации доложил на КП на чистом «испанском»:
— 738! Цель в захвате, к пуску готов!
«Черная птица» (наверное, икая от страха) на форсаже удирала со снижением в сторону океана, а наш «голубь мира» почти без топлива, снижаясь по крутой спирали, пошёл на посадку… Победа была полная! После этого случая в течение месяца американские самолеты-разведчики вообще не летали в нашу сторону…
Штопор
«К разряду достаточно курьезных можно отнести аварию МиГ-23УБ. В это время на всех самолетах МиГ-23 заводские бригады проводили очередную доработку — установку системы ограничения угла атаки (СОУА). Этот тип самолета легко сваливался в штопор на больших углах атаки без предварительных симптомов, внезапно для летчика переходя в нисходящую спираль с энергичным вращением по курсу и крену. Для предупреждения (и только!) летчика о выходе на критические углы (порядка 18 градусов при положении крыла 16 градусов и 28 градусов при крыле более 40 градусов) относительно несложное устройство толкало РУС вперед с усилием 17 кг.
После установки СОУА самолет требовалось облетать по определенной программе с проверкой работы системы. Кто не служил в частях, вряд ли представляет себе всю бюрократическую сложность организации полетов. Возможно, во многом оправданную в интересах обеспечения их безопасности, но при буквальном соблюдении всех действовавших регламентирующих документов получалось так, что ни один летчик или самолет подняться в воздух просто не имел бы права. Так вот, для облета необходимы простые метеоусловия днем, а также подготовленный и допущенный к нему опытный пилот. С простыми метеоусловиями в воздушном пространстве ГДР всегда было очень плохо (поэтому здесь большинство летчиков быстро повышали классность), и в ясную погоду за пару часов надо было успеть облетать все, что набиралось после регламентных работ, ремонтов и доработок. А допущен к облетам СОУА на тот момент в полку был только майор Хилькевич, летчик первого класса. Это был хороший пилот, в ВВС поступивший после аэроклуба, а там, как известно, бездарей не держали. Ему требовалось срочно подготовить еще хотя бы одного инструктора, а затем в паре с ним – тех, кто будет облетывать СОУА на боевых машинах. Выбор пал на штурмана полка подполковника Бокала. Кажется, «летчик-снайпер», уже лет сорока. Он был одним из немногих, кому здоровье и опыт позволяли вести учебный ближний маневренный бой на малых высотах. Отметим, что после этого упражнения даже он вылезал из кабины в таком состоянии, что его летную куртку можно было выжимать. Поскольку оба летали едва ли не лучше всех в полку, то, как это часто бывало, всяких инструкций давно внимательно не читали и назначением многих приборов и переключателей в кабине не интересовались. Программа подготовки Бокала предусматривала три полета днем в простых метеоусловиях.
И вот 22 ноября 1979 года, смена считается дневной, но уже заметно темнеет, Бокал и Хилькевич на спарке №53 с грохотом растворяются в сыром тумане, спустя пару минут выныривают из него над полосой и бодро докладывают для «протокола»: «Видимость на посадочном три километра!», после чего отбывают в зону. Через полчаса их МиГ-23УБ зарулил на ЦЗ, пилоты сбегали в домик, выпили чаю, и снова порулили к старту уже в густых сумерках.
Спустя какое-то время КП потерял их из виду, а вскоре бдительная немецкая полиция оповестила комендатуру, что в районе Магдебурга в поле горит самолет, и вокруг бегают два летчика. Ну, раз бегают, уже хорошо. Когда Ми-8 привез их в родной полк, на побитых масками лицах застыло выражение типа «Ё-моё, что же это я наделал?» Они катапультировались из штопорящего самолета с высоты около 100 метров. Сразу возникла версия отказа техники, и продержалась она до самого утра. Замполит полка, давно мечтавший расправиться с инженерным отделом, вообще настаивал на том, что самолет был просто недозаправлен… А утром светило мягкое солнце, в легкой дымке угадывались черепичные крыши аккуратных городков, поля густо покрывали изумрудные побеги озимых. Картину портила только небольшая груда горелого металла на пригорке и оцепление вокруг нее. Самолет, как часто бывает при штопоре, лег на землю плашмя (даже копать ничего не надо было) и сгорел почти дотла, но контрольно-записывающая аппаратура сохранилась хорошо.
Для расследования аварии прибыла комиссия Главной инспекции по безопасности полетов во главе с И.И.Пстыго. Так что благодаря Бокалу и Хилькевичу Цербст видал и маршала.
Самым большим сюрпризом для пилотов оказалось наличие на спарках магнитофона МС-61, который на металлическую проволочку тихо записывал радиообмен и внутренние переговоры экипажа с момента включения электропитания. Эту-то запись и поставили Командующему, когда он прилетел разбираться в причинах летного происшествия (приводится частично, в сокращении и без позывных):
Первый вылет, проход над полосой для подтверждения простых метеоусловий:
Бокал (из задней кабины): Прошли ближний. Хиль, ты полосу видишь?
Хилькевич (из передней): Не-а…
Руководитель полетов: Доложите видимость на посадочном курсе.
Хилькевич: Видимость на посадочном три километра!
Руководитель: Разрешаю зону.
Хилькевич (Бокалу о руководителе полетов): Сидит еще, старый пень…
Бокал: Ага…
Приступили в зоне к облету СОУА:
Бокал: Следи за углом.
Хилькевич: 18, 19, 20, 21, 22…
Бокал: Понял?
Хилькевич: Ага
Бокал: Ну, давай.
Хилькевич: Упирается, б…!
Бокал: А ты ее к пупу!
Хилькевич: 24 градуса. Вместе давай!
Бокал: Хиль, мы уже парашютируем!
Хилькевич (довольно): Ага…
(слышно, как оба сопят и кряхтят)
На этом месте Командующий махнул рукой: «Да тут они и должны были разбиться!» Дальше даже слушать не стал. А запись второго вылета после похожих манипуляций с самолетом завершалась бодрым возгласом Бокала: «Хиль, выходим!» (это был сигнал катапультироваться).
Вторым открытием для пилотов (после магнитофона) было то, что СОУА только сигнализирует, но не исключает штопор и уж тем более из него не выводит. В общем, обоих отстранили от летной работы и назначили руководителями полетов в другие полки. Бокал был даже доволен…»