Родился 9 Июля 1917 года в селе Аушигер, ныне Советского района Кабардино-Балкарии, в семье крестьянина. Окончив педучилище в Нальчике в 1935 году, работал учителем в селе Урвань, заведовал школой в селе Аушигер, был инспектором народного образования Кабардино-Балкарской АССР. Окончил аэроклуб. С 1939 года в Красной Армии. В 1940 году окончил Качинскую военную авиационную школу лётчиков.

С Июня 1941 года Лейтенант К. Л. Карданов в действующей армии. Служил в составе 88-го ИАП (159-го Гвардейского ИАП).

К Июню 1943 года заместитель командира эскадрильи 88-го истребительного авиационного полка (229-я истребительная авиационная дивизия, 4-я Воздушная армия, Северо — Кавказский фронт) Капитан К. Л. Карданов совершил 550 боевых вылетов, уничтожил и вывел из строя 2 танка, 127 автомобилей, 7 орудий, 13 зенитных точек, сотни солдат противника. В 90 воздушных боях сбил лично 7 и в группе 12 самолётов.

За образцовое выполнение боевых заданий командования, мужество, отвагу и геройство, проявленные в борьбе с немецко — фашистскими захватчиками, Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 Августа 1943 года удостоен звания Героя Советского Союза.

Всего совершил около 700 боевых вылетов. В воздушных боях сбил 17 самолётов лично и 12 — в группе с товарищами (некоторые источники указывают на 27 побед).

После войны продолжал службу в ВВС. В 1952 году окончил Военно-Воздушную академию, в 1961 году — Военную академию Генерального штаба. С 1975 года Генерал — майор авиации К. Л. Карданов — в отставке. Жил в Москве. Работал старшим инженером во Всесоюзном научно-исследовательском институте стандартизации.

Награждён орденами: Ленина (трижды), Красного Знамени (трижды), Отечественной войны 1-й степени (дважды ), Красной Звезды (дважды), медалями. Автор воспоминаний: «Полёт к победе».

*     *     *

Мой позывной — «Кабарда»

На командном пункте было тихо. У карты во всю стену обдумывал что-то генерал со звёздочкой Героя на кителе. Он прибыл для проверки боевой учёбы лётчиков.

Орлиный нос, резко очерченные скулы, чуть выдвинутый вперёд подбородок. Взгляд озабочен: ожидалось нападение «противника», была объявлена готовность № 1. Генерал знал: там, на аэродроме, лётчики, похожие на космонавтов в своих высотных костюмах, уже заняли места в кабинах боевых машин. Он представлял себе их и улыбнулся: хорошие, надёжные ребята!

Молчал командир части, молчали офицеры; все напряжённо смотрели на солдата — планшетиста — через него они были связаны с миром, который, кажется, существовал отрешённо от этой комнаты.

«Противник» был обнаружен. Меняя высоты, он двигался к «границе». Мгновенно оценив обстановку, командир части отдал команду. Мысли его снова были на аэродроме: двигатели перехватчиков уже запущены… Взлёт… Страшной силы струи, вырываясь из турбин, бросили машины вперёд. Они начали разгон, «оседлали» высоту, пошли по курсу…

Поступило донесение о первом «сбитом» самолёте «противника». Генерал, словно он только этого и ожидал, лишь слегка наклонил голову: он удовлетворён, однако сейчас не время для эмоций — «бой» разворачивался. Из последних обозначений следовало, что все самолёты «противника» были разобраны перехватчиками, которых наводили на цель с земли.

— «Кабарда»!   Я — «225-й». Цель вижу! — докладывал один из лётчиков.

— Атакуй! — приказал командир части.

— Есть атаковать.

Генерал словно воочию видел, как лётчик выжимает боевую кнопку. Вспыхнул яркий сноп огня, отбрасывая в кабину неестественно сухой, лунный свет. Огонь помчался вперёд — это пошла ракета…

И на КП сообщили ещё об одном «сбитом» в заданном квадрате «нарушителе».

После учений, отмечая общий успех части, Генерал выделил лётчиков Михаила Родина и Александра Шапошникова, — они поразили самолёты «противника». И ещё два офицера заслужили особую похвалу: техники Иван Шубин и Аркадий Вахрушев, которые за одну ночь вместо трёх суток сменили двигатели на боевых машинах.

— Вот так и надо служить, — говорил генерал, твёрдо произнося слова, отчего его речь звучала несколько торжественно. — Каждое учение считать последним и делать всё, что можно, и даже сверх того…

Он оглядел знакомые молодые лица. И, подчиняясь какому-то внутреннему тёплому чувству, вдруг добавил совсем по-домашнему, будто просто вспоминал в кругу друзей:

— Знаете, в 1941 году мы тоже летали на учения, не ведая, что война уже у порога…

*     *     *

В 1941-м Кубати Карданов служил в 88-м истребительном авиационном полку. Ранним утром того Июньского воскресенья, которое сразу разграничило жизнь на «до» и «после», полк был поднят по боевой тревоге: пришла война. Лётчики собрались на командном пункте.

— У меня на столе лежат папиросы, — сказал адъютанту командир полка Андрей Маркелов. — Принеси, пожалуйста… И когда тот вернулся с пачками папирос «Триумфальные», Маркелов раскрыл их, а одну вернул обратно:

— Перевяжи и спрячь. Будем победу праздновать — раскурим… Ну, а вот эту сейчас выкурим, тоже все вместе.

От этих слов сама собой спала общая напряжённость, лётчики весело потянулись к пачке.

— Бери, бери, Карданов, — дружески подмигнул командир. — А то ещё не достанется…

Они приехали разом — команда выпускников Качинского училища. И старший по команде, невысокий худощавый юноша, в котором легко угадывалось кавказское происхождение, доложил командиру с чуть заметным акцентом:

— 35 лётчиков прибыли в ваше распоряжение для прохождения дальнейшей службы. Докладывает лейтенант Карданов.

И вот теперь, не успев ещё по-настоящему стать лётчиками и набраться военной премудрости, они начинали войну — главное испытание своей жизни.

Через 2 часа полк поднялся в воздух — поступил приказ перебазироваться ближе к фронту, уже гремевшему где-то там, на переправах через Прут. А здесь прозрачно-голубой купол неба с лёгкими пушистыми облачками был удивительно спокойным, мирным. И от этого спокойствия, разлитого вокруг, от привычной стремительности и красоты группового полёта — крыло к крылу, звено к звену, от всегда бодрящего чувства высоты Карданов ощутил прилив какой-то буйной удали. Так весной, глотнув напоенного солнцем воздуха, человек вдруг обретает звонкую силу.

Впереди, чуть в стороне по курсу, показалась тёмная точка. Она тут же превратилась в чёрточку, словно по голубому полю провели жирным карандашом; чёрточка приближалась, росла, и вот уже можно было различить непривычные очертания самолёта… «Хеншель-126» !

Чёткий строй, в котором летел полк, стал быстро распадаться. Забытыми оказались наставления и тренажи, — он распадался без всякого порядка, без управления. Просто каждый, впервые увидев перед собой врага, ринулся к нему. Жёстко, торопливо стучали пулеметы, с разных сторон пересекались огненные трассы. Карданов тоже держал «Хейншель» в своём прицеле, тоже стрелял, а немецкий разведчик всё не падал, только выбросил тонкий дымный след, потянувшийся за ним, будто приклеенный. Но вот, наконец, клюнув носом, он беспорядочно заскользил к земле. Сверху хорошо было видно, как на месте взрыва полыхнуло чёрно-багровое пламя…

Прилетев в Черновцы, лётчики возбужденно обсуждали у себя в эскадрилье подробности боя.

— Самое дорогое — первая победа. И не кто-нибудь один, всем полком сбили!

— Здорово на него навалились!

— Это ещё как сказать, — умерил восторги молодёжи командир. — Полком один самолёт сбить не хитро. «Навалились!»   Верно, навалились, будто галок стая. В народе-то про нас другое — «орлы» да «соколы» — говорят… Воевать мы пока не умеем, вот что!

Полк летал на штурмовки. К самолётам подвешивали реактивные снаряды — «эрэсы». С их чёрными головками под плоскостями машины выглядели грозно, однако в боевых условиях оказалось совсем не просто поражать цель реактивным оружием. Летали и на прикрытие своих войск, сопровождали бомбардировщиков. Первые же встречи с «Мессерами» показали, что наши истребители заметно уступают немецким в скорости, и даже признанным в полку мастерам пилотажа нелегко удавалось выйти на ударную позицию в воздушном бою. А летать приходилось всё больше, всё чаще: фронт, отмеченный на картах-планшетах густой синей линией, угрожающе прогибался…

Когда на исходе 1-й недели войны полк перебазировался на восток, в нём осталась едва половина самолётов, которые могли немедленно подняться в бой: наука войны давалась дорогой ценой. Но эта неделя стоила иных академий, она многому обучила.

В последний день июня Карданов получил приказ уточнить данные о передвижении противника западнее Шепетовки. В разведывательном полёте можно рассчитывать только на свои силы, поэтому командир предупредил: напрасно не рисковать, от зенитного огня уходить, в воздушный бой по возможности не ввязываться.

…С высоты узкие полоски дорог кажутся живыми; то тут, то там вспухают на них серые комочки пыли, — это проходят автомашины. А вот и то, что он ищет: слева комочки слились в сплошное густое облако; Карданов разворачивает самолёт, снижается. Несмотря на пыль, теперь хорошо видны тёмные тушки танков. Пожалуй, можно даже различить кресты на броне, — или это просто подсказывают обострённые чувства? «Идут, гады, по нашей земле, как на параде; эх, ударить бы по ним, огнём, грудью, жизнью своей остановить!» Но, погасив в себе жгучее желание спикировать, он продолжает размеренно считать: 10… 12… 15… Через несколько минут на другой дороге Карданов вёл такой же счёт танков новой немецкой колонны, и вдруг заметил: в стороне, почти у самого горизонта, садится самолёт. Аэродром?.. Это надо обязательно проверить.

Он набрал высоту и, приближаясь к пожухлому, грязно-жёлтому полю, убедился, что решение идти сюда было правильным: над машиной один за другим появились дымки разрывов — всё гуще, всё ближе, словно кто-то большой пригоршней рассыпал их на пути. Ну, а раз такой плотный огонь зениток, значит, действительно есть на что поглядеть разведчику!

Маневрируя, Карданов пересёк всё поле и успел осмотреть его южную сторону — двумя чёткими пунктирными линиями, сходившимися под углом, здесь устроилось несколько десятков самолётов. «Расставили с немецкой аккуратностью, — зло подумал он. — Даже рассредоточить не позаботились. Видно, и в мыслях не допускают бомбёжки…»

Разрывы остались позади. Но Кубати резко развернул машину и, набирая скорость на снижении, снова бросил её навстречу густому огню. Промелькнули в памяти напутственные слова командира… Да, наперёд всего не предусмотришь; приходится рисковать, идти прямо на зенитки. Разве может он в самом деле вернуться, не осмотрев другую часть аэродрома?!

Теперь разрывы опять вспыхивали почти рядом, порой упругие толчки бросали машину в сторону, но Карданов продолжал полёт, управляя им почти механически: ручку на себя, педаль вправо, затем от себя и педаль влево. Всё его внимание было там, внизу…

И вот уже определены места стоянок, и, кажется, он счастливо вырвался из зоны огня. Можно возвращаться? Но нет, надо ещё уточнить расположение зениток, которые так яростно защищали аэродром. И, наверное, это удивило самих немцев: одинокий «ястребок» снова упрямо и бесстрашно повернул назад…

Прилетев с задания, Карданов с такой подробной точностью доложил данные разведки, что командующий ВВС Южного фронта Генерал Шелухин решил немедленно поднять в воздух все машины, которые были в его распоряжении.

— Поведёте вы сами, — приказал он. — Главное — сразу выйти на аэродром, не дать противнику подняться в воздух.

Такой массированный штурмовой удар лётчики наносили впервые. Но уже помогал и тот небольшой опыт, что был добыт дорогой ценой в первые дни войны.

Внезапно появляясь со стороны солнца, чтобы труднее было их обнаружить, группа за группой пикировали истребители на заранее намеченные цели; одни утюжили позиции зенитчиков, другие били по «Юнкерсам». Били всей силой оружия, снижались до предела, яростно повторяли заход за заходом, пока оставался хоть один патрон… Слишком много тяжкого накопилось; горечь отступления, боль потерь, тревожные разочарования — всё сейчас слилось в этом порыве рассчитаться с врагом…

Когда, закончив штурмовку, истребители уходили на восток, аэродромное поле дымилось косматыми пожарищами. Карданов успел насчитать их около 12, потом сбился и удовлетворённо подумал: «Ну, кажется, не сплоховали».

Разведка подтвердила успех смелого налёта: по её данным, было уничтожено и выведено из строя до 15 машин противника.

— Молодец, Кубати, от всех нас спасибо, — пожал ему руку генерал. И, обращаясь к собравшимся в штабе, добавил с улыбкой: — Ещё победа — другая в воздушном бою, и тогда он у нас, можно сказать, по всем статьям будет первым джигитом…

Видно, очень подходящим оказалось в шутку обмолвленное словцо: с лёгкой руки командира, многие в полку стали так и звать его — джигитом.

…В июле лётчики часто барражировали на подходах к железнодорожному мосту под Днепропетровском: немецкая авиация нацелилась на наши фронтовые коммуникации и, не считаясь с потерями, пыталась разбомбить прежде всего мосты через Днепр. Однажды и Карданов вылетел сюда вместе с Лейтенантом Сливкой. На полное звено — по тем временам основную боевую единицу — машин не хватало. А тактика боя в паре со взаимным прикрытием и поддержкой ещё далеко не была отработана. И когда они перехватили шедшие с запада «Юнкерсы», то попросту разделились: каждый бросился в погоню за «своим».

Всё ближе, ближе вражеский самолёт. Карданов неотрывно смотрит в прицел, — вот сейчас можно будет ударить свинцовой струей по этим чёрным, вызывающе жирным паукам — крестам на плоскостях… Но вдруг путь пересекает огненный пунктир, следом — другой. Оглянувшись, Кубати замечает сразу два немецких истребителя, которые пытаются взять его в клещи. Вот что значит позволить себе увлечься!.. Крутым поворотом он бросает машину вниз, выходя из-под удара, и, когда самолёты противника проскакивают вперёд, снова набирает высоту.

Несколько дней назад он спорил с друзьями у себя в эскадрилье: «Горизонтальный маневр — это, прежде всего, оборона: стали в круг, только и пользы, что защищаем друг друга. Надо искать свою тактику на боевых вертикалях!» Командир сказал, что он, как всегда, торопится с выводами. Может быть… Но сейчас он один против двоих, хочешь не хочешь, надо идти на вертикальный маневр!

Самолёты противника возвращаются и, опять заходя с двух сторон, лезут за ним вверх. Один из них оказывается ближе. Не столько определив, сколько почувствовав интуицией критический момент, Карданов резким маневром со снижением выходит ему почти в хвост, нажимает гашетки своих 4-х пулемётов… И сразу «Мессер», будто сломавшись, начинает скользить к земле. Сбил, с одного удара сбил!

Первая личная победа… Это была большая радость. Но что значила она по сравнению с той огромной общей болью и горечью, которую день за днём несла война, всё дальше продвигавшаяся на восток!

В боевых донесениях о штурмовках появлялись новые и новые географические пункты. Карданов и его товарищи уничтожили сотни вражеских солдат и несколько артиллерийских батарей врага на правом берегу Днепра; затем они громили кавалерийскую дивизию, которая выдвигалась к Мелитополю; позже вывели из строя мотострелковый полк на Ростовском направлении…

Война шла уже месяцы, и горя становилось всё больше. Теперь, когда боевой строй эскадрилий поредел, они часто летали «всем интернационалом» — 5 неразлучных друзей, каждый из которых считал остальных братьями: русский Алексей Постнов, украинцы Василий Максименко и Василий Колесник, белорус Василий Князев и он, кабардинец Карданов.

В Донбассе обычно их водил в бой Максименко. Монтёр из Харцызска, он хорошо знал родные места. И однажды полк получил задание уничтожить вражеский эшелон на станции этого шахтерского городка.

…Подлетели к Харцызску. Вот и станция: сеть железнодорожных путей густо сходится к разрушенным зданиям, словно перечеркивая опалённую землю. Навстречу бьют зенитки. Но Максименко ведет группу чуть в сторону — туда, где сгрудились грязно-белые мазанки. Он пикирует на один из домиков с закрытыми ставнями и, выравнивая машину почти над самой крышей, покачивает плоскостями. Все понимают, что хочет сказать им товарищ: «Это мой дом!..»

Карданов ещё не знает, что пройдёт меньше года, и он так же будет вести группу над своей родной кабардинской землёй и так же покажет товарищам на красную черепичную крышу одного из зданий Нальчика, города его юности: «Смотрите, здесь я жил!..» Но дом друга — его дом, и вместе со всеми он чувствует сейчас острую душевную боль, в горле становится сухо, и даже чуть дрожат руки…

Этой первой военной зимой над Донбассом и Приазовьем каждый из пятёрки пополнил счёт своих боевых побед и на штурмовках и в воздушных схватках, хотя порой приходилось трудно, очень трудно.

В середине декабря запросили авиационной поддержки войска под Таганрогом. Здесь, в районе Матвеева Кургана, немцы создали сильную артиллерийскую группу, которая буквально не давала головы поднять нашей пехоте. Карданов повёл туда четвёрку истребителей. Они быстро обнаружили расположение батарей, которые виделись сверху чёрными гнёздами на снегу, и стали утюжить орудийные позиции. Реактивные снаряды сделали свое дело — кроме орудий лётчики на третьем заходе взорвали ещё и склад боеприпасов. Тёмные пятна разрывов изрябили землю далеко вокруг… Но тут появилась вызванная по радио выручать артиллеристов восьмёрка «Мессеров».

У наших самолётов оставалось совсем мало патронов, и Карданов решил вести отсекающий бой плотной группой, прикрывая друг друга. Несколько попыток немецких лётчиков разъединить строй оказались безуспешными. Тогда один из них рискнул разбить его лобовой атакой. Он шёл прямо в лоб машине Карданова. Самолёты сближались на полной скорости. Всё решал миг, короткий даже для того, чтобы вздохнуть или подумать…

Немец стрелял, а Кубати держал его в перекрестии прицела. И только когда ощутил, что вот сейчас они столкнутся, открыл огонь. Почти одновременно что-то ударило в козырек кабины. На глаза надвинулась темнота. Но самолёт продолжал его слушаться, — выходит, они не столкнулись, просто он ранен, попал-таки немец!

Зубами сорвал перчатку с левой руки, стащил очки, — это кровь заливает глаза, лицо. Протёр немного правый глаз — цел. Развернулся вправо, — в воздухе рядом идут товарищи. Но всё лицо разбито, опять кровь залила глаза, а высота совсем мала, любой промах на такой высоте может стать роковым…

Поминутно отирая кровь, чтобы взглянуть вокруг, Карданов вёл самолёт на аэродром. Расчётливыми скупыми очередями из последних патронов отгоняли трое наседавших «Мессеров»; они бросались в атаку за атакой, однако так ничего и не добились. А у раненого Карданова хватило сил почти вслепую посадить машину.

Через несколько дней, ещё весь перевязанный, будто накрутили ему на голову тюрбан, Кубати читал описание боя в армейской газете и горячо говорил сержанту Павлу Лизюке, незадолго перед тем прибывшему в полк с пополнением:

— Ты послушай, как пишут, послушай!.. «Несмотря на превосходство врага… 4 против 8…»  Вроде нам лишний самолет даже помешал бы, что ли. А я думаю: чему ж тут радоваться, вот бы наоборот!.. Знаешь, о чём больше всего мечтаю? О том, чтобы вылететь на новой скоростной машине. Да чтоб их, наших самолётов, не меньше было, чем у немцев. Эх, вот бы тогда мы их погнали!..

После зимних боёв и весенней передышки фронт летом 1942 года снова покатился на восток.

88-й истребительный полк перелетел — в который раз! — на новый полевой аэродром, у подножия Кавказских гор. Здесь всё было особенно дорого Карданову. И гордые великаны в снежных шапках, воспетые в бессмертных строках поэта (стихи Лермонтова с ранней юности навсегда вошли в его жизнь). И степное предгорье, где речки, скрытые зарослями граба и терновника, хранят прозрачность и быстроту истоков и где щедро родится всё — от пшеницы до винограда. И лёгкий прохладный ветерок, вобравший в себя горную свежесть…

В ту ночь, когда полк перебазировался сюда, Карданов не спал. Его чувства были обострены, как боль открытой раны: враг ворвался в Кабарду. И, впитывая родной воздух, вслушиваясь в темноту ночи, он думал, представлял, вспоминал…

*     *     *

Кубати родился в 1917 году и рано услышал, что он — ровесник Октября. Впрочем, так же рано, как стал самостоятельным, — в бедных семьях села Аушигер было принято с малолетства отдавать ребят на заработки. А их большая семья была самой бедной из бедных.

— Ничего, сынок, — говорил отец, провожая его батрачить на весенний сев погонщиком волов. — Поработаешь сезон, получим кожу на чувяки да 3 рубля деньгами. И кормить тебя станут… Эх, нам бы только перебиться, сынок! А там, думаю, лучше будет…

Мальчику ещё не было полных 7 лет, но отец всегда беседовал с ним рассудительно, как со взрослым. Верил в сына, в его новую судьбу. И когда настал срок, послал Кубати в школу. Правда, учиться приходилось в году только месяца 4, от силы 5: надо было работать на уборке, до снега пасти скот, а там, с апреля, опять идти батрачить. Но он быстро догонял класс и к середине зимы обычно уже ходил в лучших учениках.

— Хороший у тебя сын, дальше учить его надо, — говорил Карданову учитель Тазрет Урусов. — Пускай в Нальчик едет.

— Тоже думаю, надо учить, — одобрительно кивал головой отец. — Только как помощника от семьи оторвать?

И всё-таки желание видеть сына образованным, вера в новую жизнь пересилили. В 13 лет Кубати поступил на подготовительные курсы при Нальчикском педагогическом техникуме. А еще через 5 лет учитель Кубати Локманович Карданов давал свои первые уроки в школе села Урвань, и на него из-за парт уважительно глядели десятки детских глаз. Они сразу нашли общий язык — молодой педагог и его ученики, почти сверстники.

В селе каждый человек как на ладони; знания, усердие и способности нового учителя, конечно же, были скоро оценены. Ему доверили руководить соседней Герменчикской школой, а ещё через год перевели заведующим школой в родной Аушигер. Возвращение было очень почётным и радостным, но сам Кубати к этому времени уже снова думал о Нальчике…

Шёл 1937 год. Молодость страны штурмовала небо. Призыв партии летать выше всех, дальше всех, быстрее всех воплощался в чкаловских маршрутах, в новых воздушных кораблях, в многолюдных очередях к дверям приёмных комиссий авиационных училищ и клубов. В Нальчике тоже работал аэроклуб…

Занимаясь с ребятами, Кубати часто вспоминал, как однажды, тоже ещё школьником, ездил с отцом в Георгиевск менять чернослив на хлеб и там впервые увидел аэроплан. Пролетев над тихим городком, он оставил невидимый след в прозрачно — голубом небе и неизгладимый — в его душе.

Теперь многие его сверстники учились летать здесь, в Нальчике, но не станешь же ездить туда из Аушигера, да ещё когда у тебя на руках целая школа!

Осенью Карданова неожиданно пригласил народный комиссар просвещения.

— Я слышал о вас много хорошего, — сказал он. — Хотим предложить вам работу в наркомате. Молодость, по-моему, только достоинство, когда к ней присоединяются цепкий ум, зоркий глаз, боевая натура. А опыт — дело наживное, у вас он и сейчас немаленький…

Так Кубати стал инспектором Народного комиссариата просвещения Кабардино-Балкарии. Разъезжал по всей республике. Но каждый раз, вернувшись в Нальчик, спешил на аэродром: Карданов поступил в аэроклуб и увлечённо занимался там вместе с молодыми ребятами, в том числе школьниками. Это его нисколько не смущало, наоборот, как он считал, обязывало учиться лучше других.

Через полтора года почти одновременно появились два разных приказа: о назначении Кубати Локмановича Карданова заведующим отделом по изданию стабильных учебников для начальной школы и о вызове его, как закончившего аэроклуб с отличием, в Качинское авиационное училище…

И вот он вернулся в родные места, вернулся вместе с войной. Больно слышать, что Нальчик, Аушигер, Урвань — по ту сторону фронта, трудно представить себе врага на их улицах, таких знакомых до мелочей! Горько так, словно он сам виноват во всём этом… Эх, скорей бы рассвет, скорее в бой!

*     *     *

А бои здесь, у ворот Кавказа, шли особенно тяжёлые. Враг рвался к Грозному, к перевалам; уже близкими казались ему и Баку, и Туапсе, и Сухуми. Но наша сила нарастала, и, хотя перевес ещё был у немцев, по множеству признаков, видимых и солдату, можно было определить, что худшие для нас дни позади. Так по бледному свету зари в предутреннем небе угадывается скорый приход ясного дня.

И с тем большим ожесточением поднимались навстречу врагу истребители. Они взлетали, едва расходился белесый туман над студеными водами Терека, и час за часом, до самой темноты, когда всё вокруг, словно пологом бурки, закрывала быстрая южная ночь, выполняли свою боевую работу. По 8 и даже по 9 раз приходилось вылетать каждому в иной день: фронт полыхал почти рядом, и нашим войскам так нужна была авиационная поддержка!

Штурмовали вражеские колонны, аэродромы, артиллерийские позиции. На боевом счету полка прибавилось ещё 14 немецких самолётов, сбитых в воздушных схватках под Моздоком, и 1 из них сбил Карданов. Но победы всегда добываются на войне кровью…

Вместе с Кардановым часто летал ведомым его воспитанник — Павел Лизюка, необыкновенно храбрый и скромный парень. Они много раз прикрывали, защищали друг друга в боях и слетались так, что в полку теперь говорили о паре джигитов.

— Да какой из меня джигит, — смущённо отнекивался Павел. — Вот командир — это да! А я просто у него учусь.

В одном из полётов на штурмовку, когда завязался бой с истребителями прикрытия, Лизюка, чтобы открыть путь остальным, пошёл в лобовую атаку на немецкого аса, чей «Мессер» новейшей конструкции был украшен пиковым тузом. Ни тот, ни другой не свернули с курса…

Взрыв обжёг сердце Карданова. «Павел, друг!..» Повлажнело под стеклами очков, ярость захватила дыхание. И он сделал единственное, что мог: безоглядно направил машину вниз, навстречу огню, навстречу врагу. Следом пикировала вся группа…

Когда они вернулись, на самолёте командира насчитали больше 50 пробоин. Техник Арчил Годерзишвили, как всегда поворчав, взялся за ремонт. Но, отмечая что — то в формуляре, вдруг заметил с нарочитым удивлением:

— Знаешь, Кубати, это уже 50-й боевой ремонт. Да ещё 5 смен мотора! Наверное, на всём фронте один такой ветеран остался!

Арчил, конечно, просто хотел отвлечь Карданова от грустных мыслей, — командир и сам хорошо знал всё о своей машине, той самой, на которой начинал войну. Но Кубати не ответил. Он смотрел в небо — бездонно глубокое, величественное и спокойное. И думалось о том, в каком долгу он, оставшийся жить, перед Павлом Лизюкой, перед другими погибшими товарищами, перед всеми, кто на огромном фронте, протянувшемся через всю страну, сложил голову за это небо и за эту землю — за всё, что составляет такое простое и необъятно широкое понятие — Родина.

Наутро самолёт Карданова был в строю, и он снова повёл группу на штурмовку…

Воздушные бои на Северном Кавказе внесли много нового в науку побеждать, которую создавал коллективный опыт лётчиков. Одной из тактических новинок, знаменовавших близкий переход к новой технике и наступательной стратегии, было эшелонирование самолётов в борьбе за высоту.

Пожалуй, впервые эту идею как законченную тактическую схему применили в полку Максименко и Карданов, когда возглавили группу из 16 машин, собранных со всей дивизии для массированного удара по вражескому аэродрому. Самолёты были разные — по тем временам на иное рассчитывать не приходилось. И они решили рассредоточиться: внизу — «Чайки», наиболее маневренные, но самые тихоходные, в середине — И-16, а сверху — три Як-1.

К аэродрому шли с боями: немцы успели подняться в воздух, и удалось поджечь на лётном поле лишь единственный «Юнкерс». Наши потеряли машину, сбитую прямым попаданием зенитного снаряда. Кроме того, был ранен Максименко — он тяжело, неровно тянул к линии фронта, и вся группа отступала, прикрывая его, отбиваясь от атак 22 «Мессеров». Но вот Максименко благополучно сел на нашей территории. И тут, освободившись от необходимости его защищать, Карданов решил повернуть навстречу вражеским истребителям. Строй, эшелонированный по высоте, как бы ожил. Выходя из-под удара одной группы, немецкие самолёты один за другим сразу попадали под кинжальный огонь нового яруса советских ястребков.

Наши солдаты в окопах, над которыми развертывалась картина этого скоротечного боя, с восторгом смотрели, как «Мессеры», словно в кино, огненно — дымными факелами летели к земле. Первый… третий… шестой… девятый… Одиннадцать машин потерял противник, пока, опомнившись, не обратился в бегство!

— Ну вот, стало быть, оседлал своего конька — боевую вертикаль, — удовлетворённо сказал командир дивизии, когда Карданов доложил ему о результатах вылета. — Помнится, ты всегда спорил, доказывал, что надо на вертикалях драться… Только учти: враг не дурак, сам не всегда, как в этот раз, под огонь полезет.

— Знаю, товарищ командир, — весело ответил Кубати. — Нам бы ещё новые машины: при настоящей скорости будет и настоящий маневр! Тогда уж от нас не уйдут! Поздней осенью 1942 года, когда дошла очередь перевооружаться и до 88-го полка, новый самолёт ЛаГГ-3 с хвостовым номером «01» получил командир эскадрильи Кубати Локманович Карданов. На машине была рация, и он взял своим позывным дорогое слово «Кабарда» — взял, чтобы пронести через всю войну, через всю жизнь.

Скоро наши войска решительно двинулись на запад, освобождая родную землю, и следующей весной позывной «Кабарда» зазвучал уже в небе Кубани, где начиналось крупнейшее воздушное сражение…

*     *     *

Рассчитывая остановить наше наступление на «Голубой линии» — сильно укреплённой полосе обороны от Азовского моря до Черного, немцы собрали на многочисленных аэродромах Крыма и Южной Украины «королей воздуха» — лучшие эскадры Люфтваффе: «Мёльдерс», «Зелёное сердце», «Удет» и другие.

Советское командование тоже перебросило на Кубань несколько авиационных соединений, особенно усиливались истребительные части. И когда развернулась борьба за господство в воздухе над Таманью, на узком участка фронта действовали внушительные воздушные силы, общая численность которых временами доходила до 2400-2500 машин.

Небо было поистине начинено самолётами. На смену одним сразу приходили другие, только что закончившаяся схватка сменялась новой.

Для Карданова и его товарищей каждый день был до краёв заполнен боевыми вылетами. Иногда казалось, что уже нет сил, что достигнут предел человеческой выносливости. Но только-только заправив машины, они снова получали приказ и снова шли в бой. «Пожалуй, до войны бы никто не поверил, — подумал как-то после труднейшего дня Карданов, оглядывая землисто — серые, осунувшиеся лица лётчиков. — Досталось сегодня ребятам…»  Себя он попросту не брал в счёт — на то и командир, чтоб держаться!

Летать приходилось и по прежней «специальности» — на штурмовку, особенно в Апреле, когда немецкие войска повели атаки на Мысхако, стремясь сбросить в воду защитников Малой земли. Однако теперь истребителей всё больше использовали по прямому назначению — для сопровождения бомбардировщиков и штурмовиков, для атаки вражеских воздушных эскадр.

Геленджикский аэродром, где базировался полк, — каменистый пятачок, зажатый между горами и морем, — был почти на виду у противника. И часто, едва взлетев, они тут же, ещё «дома» вынуждены были вступать в схватки с «Мессерами» которые пытались сразу связать боем наши самолёты…

Численное преимущество оставалось на стороне противника. Ему надо было противопоставить не только храбрость, но и мастерство, гибкую тактику, основанную на освоении новых машин, их превосходных скоростных и огневых качествах, возможности управлять боем по радио.

— Нам нужны слётанные пары — вот что сейчас главное, — не уставал повторять Карданов в своей эскадрилье. — Довольно ходить роем и жужжать, как пчёлы!

Он имел в виду большие группы, которыми действовали раньше истребители. Теперь, на новых самолётах, основой тактики становилось свободное взаимодействие пар. И Карданов учил молодёжь летать в паре, легко ориентироваться в пространстве, не боясь потерять зрительную связь. Учил на земле и в небе, на полигоне и в боях. Воспитывал самостоятельность и понимание того, что индивидуальное мастерство приобретает силу лишь в коллективных действиях.

Вспомнили и об эшелонировании по высоте, которое так хорошо оправдало себя под Моздоком. Теперь, на скоростных машинах, оно обещало быть особенно эффективным. И, вылетая очередной раз на патрулирование, командир эскадрильи решил рассредоточить свою шестёрку самолётов тремя парами на разных высотах.

Когда приблизились к фронту, услышали в наушниках шлемофонов предупреждение с армейского пункта наведения:

— Маленькие, маленькие, обратите внимание на запад!

С запада аккуратным клином шли 50 пикирующих бомбардировщиков, их прикрывали 20 «Мессеров».

Карданов не успел ещё мысленно прикинуть план боя, как сверху, из облаков, неожиданно вывалилась восьмёрка «Фокке-Вульфов» и с ходу сбила лётчиков нашей верхней пары — Харенко и Резника. Молодые ребята были недостаточно осмотрительны. Верхний ярус эшелонирования оказался срезанным, их осталось 4 против 78!

Крутым поворотом вправо командир вывел группу из-под нового удара. И, сохраняя разницу в высоте, обе пары на полной скорости ринулись к «Юнкерсам», ворвались в их строи сверху и снизу, словно взяли в огромные клещи. С первой же атаки на ведущую девятку каждый сбил по самолёту, а в повторной все вместе сбили ещё 3. Немецкие истребители не могли прийти на помощь — открой они огонь — непременно попали бы по своим. И «Юнкерсы», поспешно сбросив бомбы на собственные войска, стали удирать; их ещё недавно стройный клин беспорядочно расползался на глазах. Теперь вражеские истребители, точно опомнившись, связали наших боем, но было поздно: к месту схватки уже спешила вызванная по радио подмога…

Так шаг за шагом Карданов и его товарищи вносили свою лепту в общую творческую лабораторию боевого поиска, который здесь, на Кубани, принёс коллективно выработанную классическую формулу тактики истребителя: «Высота — скорость — маневр — огонь».

Летом 1943 года Капитану К. Л. Карданову было присвоено звание Героя Советского Союза. На его боевом счету значились 19 сбитых самолётов, десятки уничтоженных орудий, автомашин, более 1000 солдат и офицеров противника.

А наступление наше успешно продолжалось. Одна за другой освобождались кубанские станицы, затем врага выбили из Новороссийска и, наконец, была очищена Тамань. Истребители стали летать дальше — в Крым, где наши высадили десант.

Пасмурным осенним днём Карданов повёл лётчиков в район Керчи прикрывать сухопутные войска. Истребители были ещё далеко от цели, когда по радио с командного пункта передали:

— Южнее Керчи шестёрка «Мессеров» атакует нашего разведчика. Спешите на выручку.

Кубати только что получил новенький самолёт с мощным мотором и, дав полный газ, заметно вырвался вперед. Товарищи поотстали, но он продолжал идти на предельной скорости. И скоро увидел впереди по курсу характерный двухкилевой контур «Петлякова»; маневрируя, наш лётчик отбивался от наседавших врагов. Видимо, немцам сообщили с земли о приближении советских истребителей, потому что «Мессеры» тут же разделились: 4 повернули им навстречу, а 2 продолжали преследовать разведчика.

Карданов успел проскочить мимо четвёрки и пошёл в атаку на эту пару. С ходу, дав несколько точных очередей, он сбил ведомого. Второй свечой взмыл вверх, Кубати рванулся за ним и уже поймал в прицел, когда вдруг ощутил всем телом сильнейший удар. Он мгновенно повернул голову: сзади совсем близко, почти в упор, по нему стрелял «Мессер». С опозданием успел подумать: «Увлёкся, я же один!..» Новым ударом самолёт бросило в сторону; снаряд разорвался где-то у самой кабины. Левая рука бесчувственно повисла плетью. Надо было выходить из боя. Но как?

Собрав все силы, Карданов ввёл самолёт в отвесное пике и стал резко менять направления, благо, машина по-прежнему его слушалась. Она неслась вниз, точно сбитая, и только у самой земли, на огромной скорости вырванная волей лётчика из падения, ожила, выровнялась…

Набухал кровью комбинезон, тёмная пелена волнами накатывалась на глаза, но он, стиснув зубы и не теряя самообладания, всё так же, на бреющем полёте, вёл самолёт к своему аэродрому. И привёл! Зажал ручку управления ногами, правой рукой выпустил шасси, посадочные щитки, снова перехватил управление в эту единственно действующую руку и почти безошибочно совершил посадку. Из кабины лётчика пришлось вытаскивать: теперь, на земле, силы его оставили.

*     *     *

…На другой день в полевом госпитале Карданова разыскал штурман с Пе-2.

— Пришёл поблагодарить от всех, от всего экипажа…

— Зачем громкие слова? Зачем благодарить? — прервал его Кубати.

— Но вы спасли нам жизнь. И пролили за неё свою кровь!

— Это долг, а ещё лучше сказал поэт — высшая честь! Помните Твардовского…

Он был очень бледен от потери крови, говорил тихо, но с той спокойной уверенностью, которая всегда отличает сильного человека.

В сентябре 1943 года весьма популярный журнал «Огонёк» поместил на первой странице  ( обложке )  фото Карданова и короткое описание его боевых подвигов.

Лечение, между тем, затянулось. Сустав левой руки был перебит; его перевозили из одного госпиталя в другой, месяц проходил за месяцем, а рука по-прежнему не действовала.

Через полгода с лишним Карданов оказался в Главном военном госпитале. И здесь снова врач, осмотревший его, завёл осторожный разговор о том, что руку не вернёшь, последствия могут возникнуть самые тяжкие и нужно решиться на ампутацию.

— Я должен летать! — упрямо повторил Кубати. Консилиум лучших медицинских сил помог определить новый путь лечения. Постепенно оно пошло на лад. И наступил день, когда тот же лечащий врач твёрдо сказал:

— Рука будет жить. Только придется её долго тренировать…

— Я готов на всё! — отвечал лётчик.

*     *     *

…В конце 1944 года Карданов вернулся в родной Гвардейский полк (с апреля 1944 года полк именовался 159-м ГвИАП), — им командовал теперь Василий Максименко. Получив новую боевую машину, Кубати был назначен штурманом полка. 2-й Белорусский фронт, в составе которого действовал полк, вёл бои уже на территории Германии, и уже близко виделся всем победный финал войны.

Многое изменилось за этот год! От былого превосходства немецкой авиации не осталось и следа. Всё стало наоборот, так, как хотели видеть когда-то, в трудную пору, Кубати и его друзья: пришла пора нашей силы, нашего преимущества. Истребители не столько защищали наземные войска или бомбардировщиков, сколько сами искали воздушного врага и били его во всеоружии новой техники, тактической зрелости, накопленного мастерства.

Однажды Карданов во главе четвёрки «Лавочкиных» вылетел на сопровождение штурмовиков в район Гданьска (Данцига). Стоял ясный морозный день, и они ещё издали увидели шестёрку FW-190. Немецкие лётчики, среди которых к концу войны было много молодых и неопытных, могли и не принять боя. Поэтому командир по радио распорядился вести себя так, чтобы обмануть противника, которого якобы не заметили, и подпустить его поближе к штурмовикам. Немцы клюнули на эту уловку и парами, даже не набрав высоты, торопливо пошли в атаку. Тогда, разом повернув на большой скорости, наши истребители ударили по «Фокке-Вульфам». Одна из машин была сбита, остальные удалились в сторону моря…

«Как всё быстро и просто», — подумал Карданов. Он вспомнил свою первую победу, тогда, в 1941-м, над Днепром. Казалось, это было очень, очень давно, прошла целая вечность. И, разворачиваясь по курсу, вслух — так, чтобы слушали и ведомые и на командном пункте, — весело сказал:

— Я «Кабарда», я «Кабарда». Здорово мы научились воевать!

Это был последний сбитый им самолёт противника — 27-й по общему счёту, если считать также уничтоженные в группе (некоторые источники, в том числе и Н. Г. Бодрихин в своей книге «Советские асы», указывают на 17 личных и 12 групповых побед. А М. Ю. Быков в своих ранних исследованиях — уже только на 7 личных и 12 в группе).

…9 Мая 1945 года полк встретил западнее Штеттина, на полевом аэродроме. Было всё: и митинг, и салюты, и тосты. А вечером неожиданно сел на их аэродром истребитель, уверенно зарулил прямо на стоянку к штабу, и, едва выключив мотор, из кабины поспешно вылез Андрей Гаврилович Маркелов, их бывший командир.

Когда утихли первые приветствия, командир полка Подполковник Максименко на серебряном подносе торжественно внёс пачку папирос «Триумфальные».

Маркелов оживился, принял папиросы и, хитро прищурившись, спросил:

— Помните 22 июня? Уговор дороже денег! Сохранил и ту самую, заветную. Закурим по кругу в честь Победы!..

*     *     *

И вот снова весна — 36-я после победы. Мы встречаемся на квартире Кубати Локмановича Карданова в Москве.

— Сколько же это прошло после нашей последней встречи — той самой, на командном пункте? — спрашивает хозяин и отвечает: — Почти 14 лет. За это время, как говорится, много воды утекло, все мы малость побелели. Я, как видите, в штатской одежде. В 1975 году уволился из армии…

Карданов неторопливо говорит о годах службы на восточной границе, когда командовал там авиационным соединением, о том, что и сейчас скучает по этим суровым и добрым местам, вспоминает замечательных людей, с которыми довелось жить и работать.

— В начале 1968 года я перенёс тяжёлую операцию: сказались годы войны. После этого попросился на более спокойную работу. Направили в Северо-Кавказский военный округ на должность заместителя начальника Ставропольского высшего военного авиационного училища лётчиков и штурманов ПВО. 6 лет там потрудился, а потом здоровье подсказало: хватит. Но от дела не ушёл. Работаю сейчас в Научно-исследовательском институте Государственного комитета СССР по стандартам, не забываю и о военно-патриотическом воспитании молодёжи…

Кубати Локманович рассказывает о встречах ветеранов — лётчиков их полка в местах, где пришлось сражаться.

Воспоминаниям нет конца… Но вот на пороге появляется сын Карданова — Беслан. Трудно узнать студента — юношу, с которым когда-то довелось познакомиться, в крепко скроенном бородатом человеке. Он давно уже закончил медицинский институт, завершает работу над кандидатской диссертацией.

— Сегодня у меня родился сын, — радостно сообщает Беслан.

— Решили назвать его Тимуром.

Кем станет Тимур?   Может быть, лётчиком, как его дед, а может, и медиком, как отец. Не в этом дело. Верим, что внук с честью будет носить фамилию своего деда — Героя великой войны.

( С. Цукасов, И. Гребцов.  Сборник «Во имя Родины», Политиздат, 1982 год. )

*     *     *

Краткая история боевого пути 88-го истребительного (с апреля 1944 года — 159-го гвардейского) авиационного полка и список известных побед К. Л. Карданова, взятые из книги Томаса Полака и Кристофера Шоурса «Асы Сталина» (издательство «ЭКСМО», 2003 год):

В июне 1941 года полк базировался под Винницей, летал на И-16 в районе будущего Южного фронта, в Июле был переведён под Бухоньки. В начале 1942 года участвовал в боевых действиях на Донбассе и Северном Кавказе, в августе-сентябре был перевооружён на ЛаГГ-3.

Затем полк воевал на Северо-Кавказском фронте, участвовал в боях за Кубани в Апреле 1943 года. Осенью, базируясь на Керченском полуострове, совершал полёты над Крымом, входя в состав Южного фронта (который в конце года стал 4-м Украинским).

В Мае 1944 года полк наконец получил самолёты Ла-5, через месяц был переведён на 2-й Белорусский фронт, где и оставался до конца войны. За период Великой Отечественной войны лётчики полка одержали 268 побед.

*     *     *

Бой 6 ЛаГГ-3 против 70 немецких самолётов

В Июне 1943 года наш Гвардейский истребительный авиационный полк базировался на аэродроме станицы Старонижне-Стеблиевской. Перед полком была поставлена задача — прикрывать расположение наших войск в районе станицы Киевской.

Я вылетел группой в количестве 6 ЛаГГ-3 в указанный район для прикрытия наземных войск. По маршруту до цели набрал высоту 3000 метров. Подлетая к району прикрытия, установил связь с наземной станцией наведения. В это время на станции наведения находился Генерал — майор авиации И. М. Дзусов. Генерал отдал по радио приказание не давать немецким истребителям связать нас боем, так как основная задача заключалась в том, чтобы не допустить немецких бомбардировщиков до цели или в крайнем случае не давать вести прицельного бомбометания.

Чтобы на виду у немцев не кружиться шестёркой, я приказал паре старшего сержанта Резника уйти в сторону, набрать превышение в 500 метров и находиться в стороне солнца, не теряя меня из поля зрения. С остальной четвёркой я ходил по большому кругу на высоте 3000 метров вдоль линии фронта. Через несколько минут я заметил 6 приближавшихся точек.

Немецкие зенитчики дали залп из одной батареи в мою сторону, этим они навели на мою группу своих истребителей. Шестёрка истребителей FW-190 шла плотным строем на большой скорости. Эту группу, как потом выяснилось, немцы выслали специально для расчистки воздуха, с задачей связать мою группу боем и дать возможность бомбардировщикам спокойно отбомбиться по расположению наших войск.

За истребителями шли немецкие бомбардировщики численностью до 50 Ju-87 с прикрытием 14 истребителей Ме-109. Завязался воздушный бой 6 ЛаГГ-3 с 5 FW-190, 14 Ме-109 и 50 Ju-87.

Паре старшего сержанта Резника я приказал: «Атаковать сверху». Он, имея запас высоты примерно 75-100 метров, вынужден был принять лобовую атаку. В это время Генерал И. М. Дзусов по радио отдал приказание: «Не вступать в бой с истребителями, а атаковать бомбардировщиков».

Обстановка вынудила принять бой с истребителями. При первой атаке сбили одного FW-190, а 3 FW-190, резко развернувшись, прошли надо мной. Оставшаяся пара FW-190 ушла вверх и сразу же с полуранверсмана атаковала пару старшего сержанта Резника. В результате с первого захода были сбиты оба наших истребителя. Сержант Хоренко погиб, а старший сержант Резник раненый выпрыгнул на парашюте. Пара самолётов старшего сержанта Резника была сбита потому, что после первой удачной атаки она увлеклась и, не осмотревшись, сразу кинулась на бомбардировщиков, не обращая внимания на истребителей противника. К тому же эта пара (вопреки моим указаниям) слишком далеко находилась от общей группы, которая не могла вследствие этого своевременно оказать ей помощь. Эта недисциплинированность привела к потере одного лётчика и 2-х самолётов.

Группа Ju-87 подлетела к нам. Я сблизился вплотную с «Юнкерсами» и с лозунгом «За Сталина!», переданным по радио, перешёл в атаку. При первой атаке мы сбили 2 бомбардировщика Ju-87. После этого мы вошли в строй «Юнкерсов», чем лишили немецких истребителей возможности атаковать нас, так как они боялись поразить своих бомбардировщиков.

Воспользовавшись замешательством истребителей, мы быстро парами развернулись и ушли под строй немецких бомбардировщиков, чтобы не находиться под обстрелом стрелков Ju-87. Я со своим напарником сбил одного бомбардировщика в момент выхода из пикирования, а другая пара атаковала снизу и сбила ещё одного бомбардировщика. Затем вторая пара безрезультатно атаковала пару Ме-109 и развернулась для сближения со мной. Я снова парой атаковал 2-х Ме-109 и пошёл на сближение со своей парой.

После этого мы собрались в звено, и я отдал по радио приказание не отрываться ни в коем случае друг от друга. Немецкие истребители всячески старались разбить нас попарно и бить поодиночке, но мы держались в общей группе и вели активный оборонительный бой, так как против моей четвёрки было 14 Ме-109 и 5 FW-190.

Атаковывая мою группу попарно, немцы заставляли меня вести горизонтальный бой, что было крайне невыгодно, так как это стесняло маневр группы и свободу её действия. Бой на горизонтальном маневре не позволяет занимать выгодное положение для последующей атаки, влечёт за собой быструю усталость лётного состава и, наконец, не даёт возможности сблизиться с противником и вести прицельный огонь.

Несмотря на численное превосходство противника, я со своей группой сбил 4 бомбардировщика Ju-87 и 1 истребитель FW-190, потеряв 2 самолёта и одного лётчика. Учитывая, что бой велся на самолётах ЛаГГ-3, которые по своим лётно — тактическим данным несколько уступали Ме-109 и FW-190, можно сказать, что это был тяжёлый и поучительный бой.

Можно сделать следующие выводы:

1. Ни при каких условиях не следует разбивать группу, а стараться сохранять её в заданном эшелонированном боевом порядке.
2. Ни в коем случае не терять высокого морально — боевого духа, своим примером поддерживать его у подчинённых. Дерзкие, стремительные и всесторонне продуманные действия, как правило, приносят победу.
3. Отсутствие огневой поддержки  ( вследствие неправильного маневра и отрыва от основной группы )  ведёт к расстройству группы в целом и к неорганизованному бою, приводящему к напрасным потерям.
4. При чёткой организации и управлении боем возможны успешные действия истребителей в бою с численно превосходящим противником.
5. Большая группа истребителей для боя с небольшим патрулем неэффективна, так как во время боя самолёты мешают друг другу. В этом случае следует выделять для боя часть истребителей, остальной частью усилить бой путём ввода отдельных пар, звеньев в решающие моменты.

(Из сборника — «Сто сталинских соколов в боях за Родину».   Москва, «ЯУЗА — ЭКСМО», 2005 год.)