Родился 18 октября 1910 года в Самаре, в семье служащего. Окончил 7 классов. Работал грузчиком на пристани, затем с 1927 года рабочим на распиловочных станках лесопильного завода, учился в аэроклубе. С декабря 1929 года в рядах Красной Армии. С 1930 года учился в 7-й Сталинградской военной авиационной школе лётчиков, которую окончил в 1933 году.
Служил в должности младшего и старшего лётчика, командира звена 116-й истребительной авиационной эскадрильи Московского военного округа.
С 14 июня 1937 года по 17 января 1938 года старший лейтенант Б. А. Смирнов участвовал в национально-революционной войне испанского народа. Был командиром звена, а затем эскадрильи. Сражался сначала на И-15, затем пересел на И-16. Имел псевдонимы «Камарада Борес» и «Мануэль Лопес Горей». Совершил более 150 боевых вылетов, сбил 5 самолётов противника лично и 1 — в группе, а лётчики его эскадрильи — 16 самолётов. Награждён орденами Ленина (2.03.1938) и Красного Знамени (28.10.1937).
По возвращении в СССР получил звание майора, был заместителем командира полка и старшим инспектором по истребительной авиации штаба ВВС. Принимал участие в воздушных парадах над Тушинским аэродромом и Красной площадью в Москве в составе пятёрки И-16.
С 29 мая по 7 сентября 1939 года, в качестве инспектора техники пилотирования 70-го ИАП и заместителя командира особой группы истребителей И-153, принимал участие в боях в районе реки Халхин-Гол. Летал на И-16 и И-153. Совершил 110 боевых вылетов, участвовал в 9 воздушных боях, сбил 4 японских самолёта. Награждён орденом Красного Знамени (29.08.1939) и монгольским орденом «За воинскую доблесть» (10.08.1939).
17 ноября 1939 года за мужество и отвагу, проявленные в схватках с врагами, удостоен звания Героя Советского Союза.
В начале Великой Отечественной войны был на ответственной работе в Главном управлении формирования и боевой подготовки ВВС Красной Армии. С февраля 1943 года в действующей армии, до конца войны был командиром 288-й ИАД. В составе Юго-Западного и 3-го Украинского фронта участвовал в Изюм-Барвенковской операции, в боях за Донбасс, участвовал в освобождении Одессы. Принимал участие в Ясско-Кишинёвской операции, в освобождении Югославии, в боях над Венгрией, Австрией.
В 1946 году генерал-майор авиации Б.А. Смирнов уволен с военной службы по болезни. Жил в Москве. Автор книг: «Испанский ветер», «От Мадрида до Халкин — Гола», «Небо моей молодости» и других. Умер 17 мая 1984 года.
Награждён орденами: Ленина (дважды), Красного Знамени (трижды), Суворова 2-й степени, Кутузова 2-й степени, Богдана Хмельницкого 2-й степени, Отечественной войны 1-й степени, Красной Звезды; медалями, а также монгольским орденом «За воинскую доблесть», медалью «За нашу и вашу свободу» (ПНР), медалью им. Ганса Баймлера (ГДР).
* * *
— Опять рапорт? — вопросительно произнёс комиссар бригады, принимая от лётчика Бориса Смирнова лист бумаги, исписанный убористым почерком. Тот кивнул головой и стал, волнуясь, горячо доказывать, почему ему крайне необходимо отправиться в далёкую Испанию.
— Понимаете, товарищ комиссар, фашисты душат мёртвой хваткой республику, — говорил лётчик. — Палачи республики уже в предместьях Мадрида, бомбят столицу днём и ночью, льётся кровь республиканцев. Я коммунист, товарищ комиссар, и моё место там, в Испании.
Комиссар рапорт принял, обещаний никаких не высказал, но посоветовал учиться ещё лучше летать, осваивать способы боевого применения самолёта, стрелять по воздушной цели без промаха. И ещё: рапортов поступило много, немало авиаторов рвётся в Испанию, и если будет разрешение, поедут на фронт наиболее зрелые лётчики-истребители. Тем и кончилась очередная беседа Бориса Смирнова с комиссаром бригады.
Минула осень 1936 года, за ней зима, и лишь весной 1937 года небольшой группе лётчиков из авиабригады разрешили сменить военные френчи с кубиками в петлицах на гражданские костюмы и отправиться добровольцами в Испанию.
Разрушенные города, выжженные огнём поля, сады и виноградники, осатанелые атаки франкистов, немецких и итальянских фашистов, неравные схватки на земле и в воздухе — такой представилась нашим добровольцам Испания, когда они ступили на её землю. Медлить было нельзя, и командующий истребительной группой Евгений Саввич Птухин быстро укомплектовал эскадрильи по интернациональному принципу. Так, в эскадрилье Александра Минаева, в которой начал боевую работу Борис Смирнов, вместе с советскими и испанскими лётчиками были добровольцы из Австрии, Югославии и Америки.
И начались боевые полёты. Первая схватка с врагом запомнилась Смирнову на всю жизнь. Прочертила в небе дугу сигнальная ракета, и эскадрилья Минаева взмыла с аэродрома ввысь, на защиту Мадрида. Вскоре большая группа вражеских истребителей обрушилась на республиканцев. Закрутилась огненная карусель, атаки следовали одна за другой. Смирнов сражался храбро, гонялся за вражескими машинами, стрелял, вернулся из боя одним из последних и на вопрос механика Хуана, как прошёл бой, ответил:
— Честно говоря, Хуан, я не совсем разобрался, какой был бой. Не понял.
Славный парень Хуан. Он мельком глянул на плоскости И-16 и сразу определил, что бой был жарким и что лётчик его самолёта выдержал огневой экзамен с честью. Механик отметил мелом пробоины на фюзеляже и крыльях и покачал головой:
— Камарада Борес, в машине 14 пробоин. Зачем вы говорите, что ничего не поняли.
На весь долгий вечер и короткую южную ночь Хуану хватило работы. Необстрелянные лётчики эскадрильи, хотя и открыли боевой счёт, очистив небо Мадрида от фашистов, сами нахватали пробоин изрядно. Вот почему они тоже весь вечер и ночь не спали — детально разбирали воздушную карусель, делали выводы. И это стало законом — анализировать каждую встречу с врагом, думать, совершенствовать тактику. По этому закону стал жить и воевать Борис Смирнов, сначала рядовой лётчик, затем командир звена, командир эскадрильи. Ему было с кем советоваться, спорить, доказывать правоту своих предположений, на кого равняться.
Днём бои, а вечерами и ночами — учёба. Рос счёт боевых побед — групповых и личных. И вот уже механик Хуан, осмотрев И-16 после очередного боя, высказал Смирнову свое предположение:
— Камарада Борес, судя по пробоинам, атака произошла на встречных курсах. К счастью, пули прошли только через капоты мотора.
— Да, Хуан, сошлись на встречных. Досталось мне, но он летать больше не будет.
— Значит, это уже третий!..
Днём большой победы назвали республиканцы 8 июля 1937 года. До того дня республиканские лётчики встречались в небе с вражескими «Фиатами», «Юнкерсами», «Хейнкелями», не имеющих особых преимуществ перед И-15 и И-16. Но вдруг фашисты громогласно заявили, что в ближайшие дни вся республиканская авиация будет уничтожена. Как, кем? Оказывается, новейшими немецкими самолётами Ме-109, которые будут пилотировать отборные асы. Враг рассчитал схему этого удара: сначала широкая реклама в расчёте на психическое воздействие, моральный шок республиканских лётчиков, а затем ввод в бой новейшей конструкции самолётов — и господство в воздухе будет завоевано.
8 июля, на рассвете, эскадрильи Минаева и Смирнова по тревоге были подняты в воздух. Истребители перехватили группу вражеских бомбардировщиков, очистили от них утреннее небо. Через 2 часа опять взвилась сигнальная ракета, и Смирнов вновь вылетел на схватку с врагом.
В 12 часов дня — 3-й боевой вылет. Этот бой с большой группой «Фиатов» был тяжёлым, упорным. Когда уже, казалось, обе сражающиеся стороны должны были думать о возвращении на свои аэродромы, в воздухе со стороны вражеских позиций появились 8 незнакомых истребителей. Республиканские лётчики сразу определили: вот они, хвалёные сверхсовременные немецкие Ме-109. Да, знали фашисты, в какой момент ввести в бой своё новейшее оружие.
«Фиаты» прекратили атаки, уступив место пришедшим на помощь самолётам. Немецкие пилоты решили атаковать эскадрилью Серова, самолёты которой, И-15, были маневренными, но имели на пикировании меньшую скорость, чем И-16. Это была ошибка противника. Когда немцы обрушились на эскадрилью Серова, по «Мессерам» ударила эскадрилья Минаева. Враг не ожидал этой атаки, а она получилась эффективной. Первым сбил фашиста Пётр Бутрым. Новенький, сверкающий на солнце моноплан задымил и пошёл к земле.
Враг растерялся, но решил разделаться с И-16. Однако и здесь немцам не повезло. Смирнов удачно сманеврировал, поймал в прицел вражеский самолёт, ударил по нему из пулемётов. На выходе из атаки успел заметить, что вражеский лётчик покинул самолёт и стал спускаться с парашютом. Вскоре и «Фиаты» и «Мессеры» покинули небо над Мадридом. Тысячи жителей столицы восторженно приветствовали эту победу республиканских лётчиков.
— Поздравляю, камарада Борес! — такими словами и улыбкой встретил своего лётчика механик Хуан, когда эскадрилья на последних каплях горючего приземлилась на своём аэродроме.
— Спасибо, Хуан. Машина не подвела. Пулемёты работали отлично! — ответил Смирнов. И это была лучшая награда механику.
Первый эксперимент с вводом в бой «Мессеров» охладил пыл фашистов. Однако немцы продолжали посылать в Испанию своих лётчиков и самолёты Ме-109.
В середине августа 1937 года на Центральном фронте наступило относительное затишье, а на Северном, в Астурии, шла изнурительная, непрерывная борьба республиканцев с врагом, который имел численное превосходство на земле и в воздухе. Командующий истребительной авиацией Птухин приказал старшему лейтенанту Смирнову во главе только что подготовленной им эскадрильи испанских лётчиков перелететь туда, в жаркое небо Астурии. Легко сказать перелететь. Но ведь лететь надо через горы, над территорией, занятой противником, и на пределе горючего. Как быть?
Комэск Смирнов принял решение лететь на предельном потолке. Без кислородных масок. Будет, конечно, тяжело, но иного выхода нет. Генерал-майор авиации Б. А. Смирнов вспоминает:
«Вначале в кабину проникает холод: остаётся тёплой лишь ручка, с помощью которой управляешь машиной. Потом становится всё труднее и труднее дышать. Пьёшь воздух глубокими глотками. Стрелка прибора высоты ещё заметно дрожит, неуклонно поднимается от одной цифры к другой. Вот она легла на цифру 5300. Когда и куда утекла вся энергия, как это выдуло из здорового человека всю бодрость? Не хочется делать ни одного движения. Апатия. Полное равнодушие ко всему. Даже простой поворот головы требует напряжения, труда. А ведь нужно и дальше набирать высоту. Быть как можно выше — первое и единственное условие успеха. Холодно дьявольски. Мороз, а мы в лёгкой летней одежде».
Несмотря на все трудности, лётчики выдержали испытание: перемахнули через вражескую территорию, горные хребты, прилетели в новый район и благополучно приземлилась на аэродроме Альберисия, после чего сразу же вступила в тяжёлые бои.
Астурия. Геройски сражался её свободолюбивый народ с фашистами. Отрезанный от основной территории республиканцев, блокированный с моря, он не сдавался врагу. Эскадрилья Смирнова стойко сражалась с противником, лётчики совершали по 3-5 вылетов в день. В течение первой недели она поредела на треть: 2 пилота погибли, а сам Смирнов был тяжело ранен.
20 августа эскадрилья старшего лейтенанта Смирнова записала на свой счёт 2 бомбардировщика, сбитых без потерь.
22 августа во время очередного налёта истребители из эскадрильи Смирнова смогли прорваться к бомбардировщикам Не-111 и сбить 2 из них. Досталось и Ме-109 из группы сопровождения — один был сбит и один повреждён. Были сбиты и 2 И-16. Один республиканский лётчик погиб, второй спасся на парашюте.
26 августа 1937 года пал Сантандер, правда, сражение закончилось только через 3 дня, когда остатки республиканских частей смогли выйти к своим.
В горных ущельях, по которым из Сантандера выходили окруженцы, самолёты мятежников устроили за ними настоящую охоту. Республиканские лётчики, несмотря на плохие погодные условия, вступили в бой и сбили один бомбардировщик. Однако тут же на них навалилась большая группа «Фиатов».
Пилотам И-16 удалось сбить 4 вражеских истребителя, но и их собственные потери оказались весьма тяжелы.
Случилось так, что сразу 4 «Фиата» зажали самолёт Смирнова. Казалось, гибель неминуема, однако Борис сумел сбить один CR-32, развернуться и пойти в атаку на другой. Но кончились боеприпасы, заглох мотор. Внизу облака, под ними — островерхие пики гор. На подбитой машине лётчик нырнул в облака в надежде на один шанс из тысячи — найти среди гор хотя бы крохотную площадку для приземления. Внизу облачная пелена. Глухой удар, конец. Но… один шанг из тысячи спас жизнь Смирнову. Самолёт врезался в снежное поле, и лётчик потерял сознание. Очнулся Борис от холода, ощупал себя и, оставляя пятна крови на снегу, пополз. Терял сознание, приходил в себя, опять полз, вновь проваливался в забытье. На свой аэродром его принесли крестьяне из ближайшей деревни.
Тяжело давались лётчикам боевые вылеты. Устали, осунулись, похудели; стали пошаливать нервы. В эскадрилью прилетел врач, провёл осмотр, задал вопрос комэску:
— Сколько вы сделали боевых вылетов?
— У нас почти у каждого по 200 с лишним…
— Да, — заключил врач, — это больше чем тройная нагрузка. Надо подумать об отдыхе.
— Доктор, имейте совесть, — взмолился Смирнов.
— Имею. Потому и буду докладывать командованию…
Полёты продолжались. Но вскоре состоялся разговор с Птухиным на его командном пункте в Валенсии. Тот объявил Смирнову своё решение и, чтобы успокоить комэска, сказал, словно заглянув в далекое будущее:
— Помните, мы не можем допустить, чтобы вы раньше времени вышли из строя. Вы ещё понадобитесь…
В небе Испании Б. А. Смирнов выполнил более 150 боевых вылетов с общим налётом более 200 часов. В воздушных боях сбил 5 самолётов противника лично и 1 в группе (по другим источникам лично сбил 2 истребителя, а 1 истребитель уничтожил на аэродроме в паре с другим лётчиком). В одном из боёв сам был сбит и ранен. Его эскадрилья сбила 14 (или 16) самолётов.
Последний полёт над Мадридом был совершён в январе 1938 года. Потом — Париж, Москва, родной Куйбышев. Первый вечер — задушевная беседа с матерью, рассказ о далёкой Испании, о Кремле, о том, как Михаил Иванович Калинин приветствовал лётчиков, как вручил ему, комэску Борису Смирнову, сразу два ордена — Ленина и Красного Знамени.
…Шёл неспокойный 1939 год. Смирнов с несколькими своими боевыми друзьями — добровольцами переехал на постоянное жительство в Москву, получил квартиру. Работал в Главной лётной инспекции ВВС. В составе серовской пятёрки истребителей он не раз стремглав пролетал над Красной площадью в дни парадов, учил молодёжь тактике воздушных боёв, готовился к боям и сам. И не ошибся.
11 мая 1939 года японские войска перешли границу Монгольской Народной Республики. Верные договорным обязательствам советские воины пришли на помощь монгольскому народу. Однако силы были на стороне агрессора. В первое время наша малочисленная авиация не смогла очистить небо от сотен вражеских самолётов. И вот тогда в Монголию были направлены лётчики, уже имевшие опыт боёв в Испании и Китае.
Так началась вторая страница боевой страды лётчика — истребителя Бориса Смирнова. Вскоре из Москвы на транспортных самолётах он и его друзья прибыли на один из полевых аэродромов, ступили на выжженную солнцем монгольскую землю. В группе вместе со Смирновым были лётчики, воевавшие в небе Китая против японцев. Они рассказали о тактике противника, его технике, излюбленных приёмах. Вспоминая события на Халхин-Голе, Борис Александрович рассказывал:
«Летели мы на 3-х транспортных самолётах «Дуглас». Маршрут проходил от Москвы через Свердловск, Омск, Красноярск, Иркутск и Читу. Нас было 48 лётчиков и инженеров, в числе которых не менее 10 Героев Советского Союза. Старшим группы был комкор Яков Владимирович Смушкевич, которого все знали и уважали. Вели самолёты опытные лётчики Александр Голованов, Виктор Грачёв и Михаил Нюхтиков. На 3 сутки приземлились на одном из аэродромов в Забайкалье. Отсюда на новеньких машинах И-16 перелетели в Монголию, на полевой аэродром возле Баян-Тумени. Несколько юрт и бараков, на окраине — загоны для скота. Обыкновенная небольшая деревня, а в Монголии, оказывается, это город средней величины. Спрашиваю монгола о размерах аэродрома. Он долго думал, потом ответил:
— Туда километров 300, а в эту сторону ещё больше. Там, за горизонтом, начинаются сопки…
Заметив, что я недоверчиво оглядываюсь кругом, монгольский офицер произнёс:
— Да, да, товарищ! Здесь вы можете где угодно взлетать и где хочется приземляться…»
Майор Б. Смирнов был назначен инспектором по технике пилотирования в 70-й истребительный Краснознамённый авиационный полк (110-я смешанная ордена Ленина авиационная бригада), которым командовал майор В. Забалуев. Ему, как и другим прибывшим лётчикам, имевшим богатый боевой опыт, была поставлена задача научить молодых и необстрелянных пилотов воевать, грамотно вести воздушный бой. К счастью, противник в первые две декады Июня особой активности ни в воздухе, ни на земле не проявлял. Японское командование готовилось к крупной наступательной операции с таким расчётом, чтобы одним ударом уничтожить советско-монгольские части, действовавшие в районе реки Халхин-Гол. Наше командование использовало это время для создания прочной обороны на восточном берегу Халхин-Гола, подтягивания резервов, пополнения частей новой техникой и подготовки личного состава к предстоящим боям.
Борис Смирнов вместе с Сергеем Грицевцом, Александром Зайцевым, Николаем Жердёвым и Леонидом Орловым проделали в полку огромную работу и в короткий срок научили лётчиков искусству воздушного боя. Результаты сказались в первом же крупном воздушном сражении, которое произошло 22 июня. В тот день 120 японских самолётов пытались ударом по аэродромам уничтожить наши самолёты на земле. Но внезапный налёт не получился. Посты своевременно предупредили командование о появлении в воздухе японских истребителей. По приказу комкора Я. В. Смушкевича в воздух были подняты 95 истребителей И-16 и И-15бис.
Одну из эскадрилий 70-го полка лидировал Борис Смирнов. В её строю уверенно вели свои боевые машины военком эскадрильи старший политрук Борис Полевов, командир звена старший лейтенант Александр Юненко, лейтенанты Иван Черныш, Юрий Мальцев, Алексей Шматко, Мефодий Прилепский, младшие лейтенанты Рачик Григорян и Николай Герасименко. Все они — замечательные лётчики, с развитым чувством товарищеской взаимовыручки. Борис Смирнов не раз проводил с ними учебные занятия, знал способности каждого. На них можно смело положиться в бою.
Японцы шли плотным строем. Впереди идущая эскадрилья майора С. Грицевца завязала бой. Блеснули короткие вспышки огня, пунктирные линии трассирующих пуль чертили небо. Смирнов, заняв выгодное положение, атаковал одну из колонн противника. Ведущий вовремя отвернул в сторону, и пулемётная очередь, посланная Смирновым, прошла мимо. Тем временем бой проходил на нескольких «этажах». В то время как одна группа самолётов кружила высоко в небе, другая с оглушительным рёвом носилась почти у самой земли. Мимо Смирнова пронесся горящий японский истребитель, а вслед за ним наш И-16, сразивший врага меткой пулемётной очередью. По цифре на хвосте Борис узнал, что это Леонид Орлов…
Смирнов не упускал из виду ведущего японской эскадрильи, ловко увернувшегося от первой пулемётной очереди. Он атаковал его на высоты и сумел сесть самураю на хвост. От короткой снайперской очереди самолёт японца задрал кверху нос, затем пошёл к земле…
«Может быть, это уловка и японец имитирует падение», — подумал Смирнов и ввёл свою машину в крутое пике. Но японский самолёт врезался в сопку и взорвался.
Сражение в воздухе шло уже 40 минут. Бензин кончался, боеприпасы на исходе. Надо было возвращаться на свой аэродром. Однако как выйти из боя, если японцы подбросили свежие силы?! Но тут совершенно неожиданно с высоты обрушилась на японцев эскадрилья Николая Жердёва…
Первый воздушный бой в небе Монголии запомнился Смирнову так же, как и первая схватка с врагом над Мадридом. На аэродром вернулись все. Пустовала лишь стоянка Алексея Шматкова. В самый последний момент его самолёт был сбит японским истребителем, который стрелял по нашему И-16 из перевёрнутого положения — вверх животом. Все лётчики сразу же были предупреждены об этом коварном приёме японских лётчиков.
Вечером комкор Смушкевич собрал лётчиков, провёл детальный разбор первого группового боя. Здесь встретились, обменялись мнениями такие мастера воздушных сражений, как Григорий Кравченко, Виктор Рахов, Александр Николаев, Сергей Грицевец.
Борису Смирнову запомнилась эта встреча деловым разговором о том, как надо бить японских лётчиков, как и чему учить молодёжь. И ещё: на другой день стали известны результаты проведённого накануне воздушного сражения. Японцы ввели в бой 120 машин, из них более 10 были уничтожены. С нашей стороны участвовало 95 самолётов, потери составили 15. Несмотря на тяжесть потерь, победа осталась за советскими лётчиками.
…Раннее июньское утро. В 4 часа лётчики эскадрильи уже сели в кабины, опробовали моторы и стали ждать. В 7 утра эскадрилья Смирнова вступила в схватку. Враг попытался уничтожить наши самолёты на аэродромах бомбовым ударом. Более 70 самолётов врага пересекло границу, но наши лётчики встретили их так, что дальше горы Хамар-Даба им не удалось прорваться. Свыше двух часов шли воздушные бои на подступах к нашим азродромам. Только в районе озера Буир-Нур насчитали к вечеру 19 сбитых японских самолётов. Эскадрилья Смирнова уничтожила 3 вражеские машины, не потеряв ни одной своей.
Последняя неделя июня для лётчиков выдалась особенно жаркой. Враг не оставил своего замысла уничтожить нашу авиадивизию на аэродромах. А их, аэродромов, было немало — 28 действующих и 14 запасных. Самолёты на них стояли один от другого на расстоянии не менее 100 метров, по тревоге могли взлететь одновременно с разных направлений. В этом сказалась мудрость командиров.
В ту неделю лётчики эскадрильи Смирнова ежедневно вылетали по нескольку раз на отражение вражеских налётов, вели ожесточённые бои. А потом… Потом, в самом начале Июля, стало ещё тяжелее в боевой работе — началось трёхдневное сражение за Баин-Цаган, или, как образно его назвали, баин-цаганское побоище, в ходе которого монгольско-советские войска наголову разгромили крупную группировку японских войск. Наступали наши танкисты, пехота, бомбили врага СБ, истребители разили японцев в воздухе и на земле. Не один десяток боевых вылетов в те дни сделала эскадрилья Смирнова на своих И-16.
Замечательный был самолёт И-16, полюбился он Смирнову, как и многим его друзьям. Но вот после баин — цаганских боёв ему приказали сдать эскадрилью И-16, освоить прибывшую на фронт новинку — биплан И-153 с убирающимся шасси, знаменитую «Чайку».
Группой «Чаек» стал командовать Герой Советского Союза Сергей Грицевец. Его заместителем назначили Бориса Смирнова. «Чайка» быстро понравилась лётчикам. Она была очень маневренной, имела 4 скорострельных пулемёта, быстро набирала высоту.
Несколько учебных полётов, и вот Сергей Грицевец повёл свою группу в первый бой. В районе озера Узур-Нур появились японские самолёты И-97. Издали враг принял биплан И-153 за устаревший самолёт И-15бис и был наказан в первой же атаке на встречных курсах. За несколько минут 4 И-97 были уничтожены, остальные поспешили удалиться. В том бою Смирнов летел в головном звене Сергея Грицевца, надёжно прикрывал командира, а в удобные моменты сам бросался в атаку.
В июле-августе шли бои на земле и в воздухе. 110 боевых вылетов совершил Смирнов, добавив к своему Испанскому счёту ещё 4 сбитых вражеских самолёта.
К утру 31 августа наши наземные войска разгромили противника, восстановили границу Монголии. Однако в воздухе схватки продолжались. Наши лётчики в последних воздушных боях встретились с самураями-смертниками, намеревавшимися идти на лобовые тараны. Советские лётчики стали осторожнее, они старались сбивать камикадзе в первую очередь, и это удавалось.
Японцы начали переговоры о заключении мира. Командующий советскими частями комкор Г. К. Жуков пригласил группу московских лётчиков на свой командный пункт, сердечно поблагодарил каждого за боевые подвиги и, угостив обедом, пожелал счастливого пути в Москву. И вот Борис Смирнов со своими друзьями после второй боевой страды снова вернулся в родную столицу.
17 ноября 1939 года за мужество проявленное в боях с врагами Майору Смирнову Борису Александровичу было присвоено звание Героя Советского Союза («Золотая Звезда» № 193) с награждением орденом Ленина. Он был также награждён орденом Красного Знамени (29.08.1939) и монгольским орденом Боевого Красного Знамени 1-й степени (18.08.1939).
После боёв на Халхин-Голе в качестве представителя оперативной группы ВВС при штабе 12-й армии участвовал в походе войск Красной Армии в Западную Украину. Принимал участие в переговорах с Германским командованием по поводу нарушения немецкими передовыми частями демаркационной линии. Сам Б. А. Смирнов вспоминает о тех днях так:
«Никто не мог сказать в то время, начнётся ли война между Советским Союзом и Германией, когда на западной границе вертятся вооружённые силы двух противостоящих армий. Это обстоятельство заставляло нас быть готовыми ко всяким неожиданностям, тем более, что передовые части 14-й немецкой армии форсировали реку Сан, нарушили границу Украины и заняли часть её территории. В связи с этим развернулись в боевые порядки и части армии Тюленева. На аэродромах дежурные эскадрильи находились в готовности № 1. Мне думается, начнись война в те дни, не стала бы она столь трагической для нас, как в 1941-м».
В своей московской квартире он бывал мало: командировки следовали одна за другой, и ему, опытному лётчику-истребителю, было чем поделиться в полках с молодыми авиаторами. Он и инспектировал, и учил, готовил эскадрильи к предстоящим боям. И сам готовился к будущим схваткам с врагом, но подкралась коварная болезнь (туберкулёз лёгких). Врачи отстранили его от лётной работы, а Отечественная война уже громыхала на земле и в воздухе.
Начало Великой Отечественной войны подполковник Б. А. Смирнов встретил в должности старшего инспектора Управления боевой подготовки фронтовой авиации, формирования и укомплектования ВВС при Главном штабе ВВС. Занимался проверкой техники пилотирования, приёмкой и освоением новых американских и английских истребителей поступавших в Советский Союз по договору о Ленд-Лизе.
С 19 февраля 1943 года по 9 мая 1945 года командовал 288-й истребительной авиационной дивизией (в составе 659-го, 866-го и 897-го истребительный авиационных полков). Несмотря на тяжёлую болезнь, предательски подтачивавшую его могучий организм, полковник Б. А. Смирнов умело управлял эскадрильями и полками, лично участвовал в боевых вылетах, учил молодёжь.
Вспоминает сам Борис Александрович Смирнов:
«В 17-й Воздушной армии с начала её существования сложилась хорошая традиция: почти все командиры дивизий, как рядовые пилоты, летали на боевые задания. Говоря о традициях, я имею в виду личный пример командира, который особенно необходим в бою. В то же время у меня сложилось несколько отличное от принятого мнение по этому поводу. Я заметил, а точнее, каким — то внутренним чувством ощущал некоторую скованность в действиях моих ведомых лётчиков, когда мы вылетали группой. Казалось, что в тех полётах противник для них дело второстепенное, главное — это уберечь меня, своего комдива.
Несколько раз я пытался говорить по этому поводу, напоминал лётчикам, что в любом боевом вылете за его исход отвечает в основном ведущий группы, но всякий раз мои бойцы отмалчивались, и только однажды командир эскадрильи Пётр Мошин откровенно признался:
— Товарищ командир дивизии, мы и так хорошо вас знаем, зачем нам нервы щекотать!
Мошин был прав. Все мои наблюдения сводились к тому, что лётчики гораздо спокойнее летали со своими командирами звеньев и эскадрилий. Да что говорить! Вспомнил себя в должности командира эскадрильи — как однажды пришлось лететь вместе с главным советником по авиации Республиканской армии в Испании сеньором Монте Негро. Ему вздумалось лететь на разведку, а я в тот раз думал только об одном — как бы его не сбили!..
И всё-таки отказаться от боевой работы в небе, от схваток с врагом один на один я не мог».
Комментируя данный эпизод, остаётся лишь посочувствовать лётчикам-истребителям, летающим вместе с другим известным пилотом — дважды Героем Советского Союза Е. Я. Савицким. Если рядовым лётчикам было «неуютно» летать с командиром дивизии, можно себе представить их состояние в полёте с командиром корпуса: не дай бог с ним что случится…
К молодым у Смирнова была особая симпатия. Вот один пример. Как-то доложили ему, что в одном из перелетевших на новое место полков оказался «заяц». Кто такой?..
Выяснилось: лётчик рвался на фронт, но его всё держали в тылу. Вот он и решил без команды, без предписания пристроиться к полку и прилетел на фронтовой аэродром. Перед комдивом стоял высокий, худой, в кирзовых сапогах лётчик и, глядя в землю, что-то говорил. Назвался Александром Колдуновым. Поглядел на него комдив, подумал и решил:
— Зачислить Колдунова в полк. Проверить технику пилотирования…
И начал летать Колдунов, да ещё как! Был ведомым в паре, стал ведущим, потом возглавил звено, эскадрилью. Комдив следил за его ростом, помогал, давал советы. В итоге войну Александр Колдунов закончил дважды Героем Советского Союза.
Энергичный, жизнерадостный, активный в общественной жизни, Борис Александрович показал себя не только храбрым лётчиком, но и прекрасным организатором и решительным командиром. Вот что пишет о нём Маршал авиации В. А. Судец:
«Беспримерную стойкость проявили под Будапештом лётчики 288-й истребительной авиационной Павлоградско-Венской Краснознамённой ордена Суворова дивизии… В сложных метеорологических условиях, когда высота облаков не превышала 200-300 метров, истребители вместе с частями штурмовой авиации громили наступавшую группировку противника… 18 января 1945 года фашистские танки прорвались по шоссе с запада к Секешфехервару. Полковнику Смирнову была поставлена задача удерживать аэродромы до утра и наносить удары по танковым колоннам врага, не пропустить их к Будапешту.
Борис Александрович Смирнов, организовав круговую наземную оборону аэродромов, вооружил весь лётно-технический состав ручными и противотанковыми гранатами. Зенитные аэродромные батареи использовались как истребительно-противотанковые. Даже самолёты, вооруженные 37-мм пушками, были подняты на хвостовые подъёмники и из капониров вели огонь по врагу. Так до утра гитлеровцы не могли захватить аэродромы и продвинуться дальше. Было выиграно время, и подошедшие войсковые резервы укрепили рубежи юго-западнее Секешфехервара».
Командуя 288-й истребительной авиационной Павлодарско-Венской дивизией, полковник Б. А. Смирнов лично участвовал в боевых вылетах ведущим групп, много и плодотворно занимался вопросами по улучшению взаимодействия истребителей с бомбардировщиками и штурмовиками. За время войны он удостаивался высшей полководческой награды — благодарности Верховного Главнокомандующего в приказе — 19 раз! Лишь 6 военачальников Красной Армии удостаивались этой чести чаще, чем он!
Видимо поэтому, несмотря на предубеждённое, почти враждебное отношение И. В. Сталина к авиационным военачальникам, особенно к участникам национально-революционной войны в Испании, 19 апреля 1945 года Полковнику Б. А. Смирнову всё-таки было присвоено воинское звание генерал-майор авиации.
За участие в Великой Отечественной войне был награждён орденами: Красного Знамени, Суворова 2-й степени, Кутузова 2-й степени, Богдана Хмельницкого 2-й степени, Отечественной войны 1-й степени, Красной Звезды; несколькими медалями, в том числе «За победу над Германией» (9.05.1945), «За освобождение Белграда» (9.06.1945), «За взятие Будапешта» (9.06.1945), «За взятие Вены» (9.06.1945). Награждён также иностранными орденами и медалями, в том числе польской медалью «За вашу и нашу свободу», немецкой медалью «Имени Ганса Баймлера».
После окончания войны, Борис Александрович по состоянию здоровья был вынужден расстаться с авиацией. В 1946 году он вышел запас.
Много лет прошло после заключительных боёв Великой Отечественной. Борис Александрович, которого удивительно точно и по — военному кратко Константин Симонов назвал человеком «скромным и благородным», написал несколько книг о своём боевом пути, вёл большую общественную работу, выезжал в города нашей страны и за рубеж. Будучи членом редакционной коллегии журнала «Крылья Родины», он много сделал для освещения там проблем авиационного спорта, воспитания молодёжи в духе советского патриотизма.