Родилась 25 декабря 1914 года в селе Тетяковка, ныне Новомосковского района Тульской области, в семье рабочего. Жила в Москве. Окончила Московский техникум мукомольной промышленности. Работала на картонажной фабрике. В 1938 году окончила московский аэроклуб, в 1940 году — Херсонскую военную авиационную школу пилотов. Была лётчиком-инструктором во Фрунзенском аэроклубе города Москвы.
С октября 1941 года в рядах Красной Армии. В 1942 году окончила курсы при военной авиационной школе пилотов. С мая 1942 года на фронтах Великой Отечественной войны.
К 25 октября 1944 года командир звена 46-го Гвардейского ночного бомбардировочного авиационного полка (325-я ночная бомбардировочная авиационная дивизия, 4-я Воздушная армия, 2-й Белорусский фронт) Гвардии старший лейтенант И.Ф. Себрова совершила 825 боевых ночных вылетов на бомбардировку войск противника, нанеся ему большой урон в живой силе и технике. Отличилась в боях при прорыве обороны врага на реке Проня, при освобождении Могилёва, Минска, Гродно.
23 февраля 1945 года за мужество и воинскую доблесть, проявленные в боях с врагами, удостоена звания Героя Советского Союза.
Всего совершила 1008 боевых вылетов на бомбардировку живой силы и техники врага.
Награждена орденами: Ленина, Красного Знамени (трижды), Отечественной войны 1-й и 2-й степеней, Красной Звезды; медалями.
* * *
Москва 1941 года. Первый снег запорошил землю. Белым пухом лёг на ещё зелёную листву деревьев, на скамьи в скверах. Первый мороз сковал льдом лужи на мостовой.
Ранним октябрьским утром мы идём по пустынным улицам к Казанскому вокзалу. В колонне одни девушки. На нас новенькая солдатская форма. Поскрипывают большие кирзовые сапоги. Огромные шинели туго затянуты солдатским ремнем. Идём и поём песни. У каждой за плечами рюкзак, котелок, позвякивающий в такт шагу, фляга на поясе. Сапоги скользят по булыжной мостовой. Изредка кто-нибудь падает под звон котелка и общий смех.
Мы идём мимо скверов, откуда торчат стволы зениток, мимо разрисованных домов: на стенах — серые дороги, зелёные деревья; окна — в полосках крест-накрест. Мы идём на войну…
Среди девушек — лётчицы из аэроклубов, московские студентки, техники из ГВФ, комсомолки заводов и фабрик Москвы. Все девушки: и те, кто уже посвятил себя авиации, и те, кто ещё никогда не видел близко самолёта, — пришли добровольно в авиационную часть, организованную известной лётчицей Героем Советского Союза Мариной Расковой.
Вместе с группой лётчиц шагает Ирина Себрова — невысокая стройная девушка с мягкими карими глазами. Шапка надвинута низко на лоб. В лицо бьёт мелкий сухой снежок. Настроение у Иры бодрое, приподнятое. Это — общее настроение. Ира чувствует, что она — частица коллектива, у которого одно общее сердце, молодое, горячее, рвущееся в бой.
Как и многие другие девушки, Ирина Себрова пришла в женскую авиационную часть из аэроклуба. К этому времени, в 23 года, она была уже довольно опытным инструктором, выпустив за 2 года работы во Фрунзенском аэроклубе Москвы несколько групп курсантов.
1936-1938 годы были годами увлечения авиацией. Молодёжь садилась на самолёт. В то время Ирина после окончания школы-семилетки училась в механическом техникуме и работала слесарем по ремонту сшивальных машин на картонажной фабрике. Ира любила возиться с машинами, копаться в новых механизмах, налаживать станки. И когда возникали какие-нибудь неполадки с машинами или на фабрику поступали новые станки, купленные за границей, на помощь звали именно её, а не дядю Васю или других наладчиков. Когда фабрика на собственные средства купила стране самолёт, из аэроклуба прислали 3 комсомольские путёвки для молодёжи, желающей научиться летать. Среди лучших комсомольцев, которых фабрика направила в авиацию, была и Ирина.
Ира быстро научилась летать, и её оставили в группе инструкторов. Затем направили в Херсонское авиационное училище Гражданского Воздушного Флота, по окончании которого она вернулась работать в Москву во Фрунзенский аэроклуб.
С первого дня войны Ира стремилась попасть на фронт. И такая возможность ей вскоре представилась.
…Тает снежок на ресницах. Щёки пощипывает мороз. Дружная песня раскалывает тишину улиц настороженной Москвы. А навстречу ей несётся другая, размеренная и торжественная, песня военного времени: «Вставай, страна огромная!..» Ира чувствует, как от этой песни мороз пробегает по коже, и твёрдый комок подкатывается к горлу. «Вставай на смертный бой!» — И руки сами сжимаются в кулаки.
Этот день, это утро запомнились на всю жизнь, Мы шли на войну. Пусть мы не сразу попали на фронт, а только спустя 7 месяцев, пройдя необходимую учебную и лётную подготовку в тылу, на Волге, но именно этот день был днём, когда мы уходили защищать Родину.
Редкие прохожие останавливались, глядя на нас, и качали головой, вздыхали. А пожилые женщины, утирая слезу краешком платка, горестно смотрели нам вслед и крестили нас дрожащей рукой…
С Ирой я подружилась уже на фронте, когда меня назначили штурманом к ней в экипаж. Это было трудное время. Летом 1942 года наши войска оставили Донбасс, где наш полк начал свою боевую работу. Вместе с войсками и мы отступали всё дальше и дальше на юго-восток. Но, отступая, мы не теряли времени даром: каждую ночь бомбили вражеские части, продвигавшиеся вперёд. А днём перелетали на новую площадку, всё ближе к Кавказу. Обстановка иногда складывалась так, что после выполнения задания опасно было возвращаться на свой аэродром: там уже могли быть фашисты. Случалось часто и так, что мы прекращали полёты среди ночи, получив приказ срочно перелетать на новое место.
В дни отступления я хорошо узнала Иру. Она и раньше мне нравилась — тихая, скромная, удивительно приятная девушка. И втайне я мечтала с ней летать. Когда же после некоторых перемещений в полку нас назначили в один экипаж, я была очень рада. Познакомившись с Ирой ближе, я узнала, что это девушка очень требовательная к себе, в высшей степени честная и не терпящая никакой фальши. Ей были совершенно чужды какая-либо рисовка, стремление показать себя в лучшем свете, неискренность. И если Ира замечала эти черты в других, ей самой становилось как-то неловко и стыдно. Она никогда не поступала вразрез со своими убеждениями или иначе, чем ей подсказывала совесть, и всегда была очень справедлива в своих суждениях. Вероятно, поэтому девушки в полку часто советовались с Ирой по самым различным вопросам и прислушивались к её мнению.
Ира отлично летала — уверенно, спокойно, в любую погоду и в любых условиях. И всё же у неё, как и у многих других, была полоса невезения, которая относится к периоду подготовки к фронту и самому началу боевых вылетов. Ира пережила 2 серьёзные аварии. На её глазах насмерть разбились 4 наших девушки. Чудом остались целыми сама Ира и её штурман — Руфина Гашева. Однако Ира сумела мужественно перенести это трудное для неё время и не поддалась чувству неуверенности, которое может заползти в душу лётчика в подобных случаях.
Ира нравилась мне всё больше и больше. Постепенно мы с ней подружились. Наша дружба, которая длится уже много лет и после войны, никогда ничем не омрачалась. Все эти годы я питаю к Ире самую горячую симпатию и глубоко уважаю её, человека редкой душевной чистоты, с чутким, отзывчивым сердцем и твёрдым, принципиальным характером.
По-настоящему первое боевое крещение мы получили, летая в предгорьях Кавказа. Здесь, в Сунженской долине, окружённой горными хребтами, мы задержались на целых полгода. Полёты в районе Терека были трудными не только из-за того, что противник организовал здесь довольно сильную противовоздушную оборону. Большую роль играла быстро меняющаяся погода и туманы в горах, что усложняло полёты.
Однажды Ира получила задание бомбить немецкие зенитные средства, расположенные в районе города Моздока. В её задачу входило отвлечь внимание зениток и прожекторов на себя, чтобы дать возможность в это время другим нашим экипажам уничтожить боевую технику противника в этом же районе. Когда мы вылетали, темное небо было усеяно крупными звёздами и погода казалась отличной. Но уже за хребтом увидели, что с востока наползал плотный белый туман, грозя закрыть и аэродром, и нашу цель.
— Ира, видишь, туман, — сказала я.
Ира кивнула. И ответила:
— А цель открыта.
«Успеем ли вернуться прежде, чем закроет аэродром?»- подумала я, но ничего больше не сказала. Пока цель открыта, нужно лететь вперёд.
Фашисты встретили нас зенитным огнём. Пошарив в небе, скрестились лучи прожекторов, цепко схватив наш самолёт. К нему потянулись красновато-жёлтые трассы. Стреляли крупнокалиберные пулемёты. Ира маневрировала в огне, насколько это было возможно с нашим тихоходным У-2. Секунды казались часами. Прицелившись, я сбросила бомбы на ближайший прожектор. В это время один за другим отбомбились и 2 других экипажа, летевшие вслед за нами. Теперь можно было уходить. Резко развернувшись, Ира со скольжением попыталась выйти из лучей. Под крылом блеснул Терек. Один за другим прожекторы отключились. Вот они заметались в поисках других самолётов. Но поздно: успешно отбомбившись, оба самолёта уже летели вслед за нами домой.
А туман тем временем почти целиком закрыл аэродром. Там тревожились — то и дело в воздух взлетали ракеты, пятнами расплываясь в тумане. Ира, пробив туман, благополучно посадила самолёт. Следом за нами сели и остальные самолёты.
В другой раз Ире пришлось лететь к цели прямо-таки в нелётную погоду. На полпути от аэродрома до цели мы попали в снегопад. Вскоре землю закрыла низкая облачность, в которой, однако, попадались «окна», то есть просветы. Когда до цели оставалось несколько минут, Ира сказала:
— Будем ждать «окна». Приготовь САБ.
Цель обнаружили легко: при подходе зажглись прожекторы. Лучи упирались в облака. К счастью, мы дождались просвета в облаках. Я поспешила бросить осветительную бомбу.
— Ира, смотри, слева от дороги. Видишь, машины?
— Ну, давай ударим. Не задерживайся, а то закроет.
— Доверни чуть левее. Ещё. Стоп.
Бомбы угодили прямо в машины. Вспыхнул пожар, окрасив облака и землю в багровый цвет. На обратном пути Ира вела самолёт в облаках. Как я ни старалась, но земли разглядеть не могла. На нашем пути лежал горный хребет. Вся Сунженская долина и наш аэродром были закрыты. Нужно было что-то предпринимать.
— Что будем делать? — спросила Ира. — Скоро горы. Где мы сейчас?
Я не могла сказать точно где. Но спуститься ниже нужно было во что бы то ни стало. Решили бросить осветительную бомбу в один из слабых просветов в облаках. Вслед за ней спустились немного ниже и уже потом, когда она погасла, вдруг заметили внизу огонёк.
— Фара! Наташа, это фара на дороге!
Ира стала смело снижаться в её направлении. Вскоре облака оказались выше нас, и мы выскочили на речку. Это была Сунжа. Ира вела самолёт низко-низко вдоль русла реки. Так мы проскочили через ущелье между хребтами и вышли к аэродрому. Нас ждали: самолёт наш сел последним.
На Северном Кавказе Ира Себрова совершила более 250 боевых вылетов. На её счету — повреждённые переправы и железнодорожный состав, вражеские автомашины и боевая техника, склад с горючим под Малгобеком. В ноябре 1942 года Ира Себрова получила первую награду — орден Красного Знамени.
Ира летала много и умело. Она выводила самолёт невредимым из самых сложных ситуаций. Мы с ней считали, что нам везло. В самом деле, ведь мы летали на самолёте под номером «13». Как-то раз инженер эскадрильи Татьяна Алексеева предложила:
— Слушай, Иринка, а не сменить ли тебе номер машины? Живо нарисуем какой-нибудь круглый номер на хвосте. Всё-таки чёртова дюжина…
— Ну не-ет, — протянула Ирина улыбаясь, — наша машинка нас не подведёт.
Когда мотор на нашем самолёте отработал свой ресурс, весь экипаж, оказавшийся «безлошадным», был отправлен в Хачмас, где располагались полевые авиационные мастерские (ПАМ). Ира, захватив механика Валю Шеянкину и меня (мы обе уселись в задней кабине), полетела к Каспийскому морю. Этот наш полёт (а мы были первым экипажем, который полетел на ремонт) положил начало дружбе нашего полка с ПАМом, который почти всю войну ремонтировал наши самолёты. И начальник ПАМа, полковник Бабуцкий, и технический состав мастерских относились к нашим девушкам с большим уважением и симпатией. Самолёты, отремонтированные ПАМом, никогда нас не подводили.
Для Иры этот полёт был знаменательным: здесь она встретилась со своим будущим мужем — техником Александром Хоменко.
Когда Ира красиво посадила самолёт на небольшую площадку возле мастерских, к ней первым подбежал высокий мужчина с чёрными, как смоль, усами, похожий на цыгана: загорелое лицо, нос с горбинкой, живые весёлые глаза.
— Здравствуйте, девушки. Вы откуда же такие явились ?
— Спустились к вам с неба, — засмеялась Ира.
— Ну, тогда добро пожаловать. — И, покрутив чёрный ус, он приложил руку к козырьку.
Саша оказался очень общительным, весёлым парнем. Потом мы узнали, что у него золотые руки. Он любил работать и всё умел. Когда наши лётчицы возвращались в полк на своих «птичках», отлично отремонтированных и выкрашенных под мрамор, мы знали, что это дело его рук. Однажды Саша прилетел к нам в полк и от имени ПАМа передал полку прекрасно сделанный памовцами самолёт.
— Наш ПАМ в знак дружбы и уважения к вашему полку дарит вам самолёт, который мы собрали из запчастей, — сказал Саша.
Самолёт мы назвали «Комсомолкой». Он был вручён лучшему комсомольскому экипажу: лётчице Тане Макаровой и штурману Вере Велик.
Время шло, и наконец мы дождались дня, когда пришёл приказ перелетать на новую точку — вперёд. После разгрома на Волге немецкие войска начали отступать с Кавказа. Теперь мы часто перебазировались с одной площадки на другую, каждую ночь получая задачу: бомбить отступающего противника.
Отходя с Кавказа, немецкие войска оказывали слабое сопротивление, и мы без труда бомбили колонны автомашин и техники, двигавшиеся по дорогам с включёнными фарами. По-прежнему Ира была моим командиром. В одну из боевых ночей мы с ней удачно сбросили бомбы в самую гущу машин, на перекрестке шоссейных дорог под Минеральными Водами. Ира неслышно планировала до высоты 400 — 500 метров.
— Пора. Выдержи курс поточнее, Иринка.
Раздались взрывы. Самолёт тряхнуло волной. Бомбы разорвались прямо на дороге. Вспыхнул пожар. Создалась пробка, движение остановилось.
— Эх, ещё бы хоть парочку бомб ! — с сожалением сказала Ира и, круто развернувшись, взяла курс на аэродром. Нужно было спешить, чтобы успеть слетать ещё раз до рассвета. Словно услышав Ирины слова, кто-то из наших девушек отбомбился точно по машинам.
Двигаясь вперёд за наступающими войсками, наш полк дошёл до Кубани. На большом, настоящем аэродроме (а не на случайно выбранной площадке) в станице Пашковская, под Краснодаром, мы разместили свои У-2 в капонирах. Отсюда Ира десятки раз летала бомбить гитлеровцев под Новороссийском и на «Голубой линии» — укреплённой оборонительной линии фашистов.
Летала Ира уже не со мной, а с другими штурманами — Галей Докутович, Катей Доспановой, позднее с Лидой Целовальниковой. Я же, переучившись на лётчика, по-прежнему оставалась вместе с Ирой. Меня назначили лётчиком в звено, которым она командовала. За то время, пока я летала с ней (а мы с ней 350 раз летали на задания), я многому научилась у неё — Ира была прекрасным инструктором.
Мы по-прежнему дружили. И хотя летали на разных самолётах, я всегда знала, где в тот или иной момент находится Ира, что она делает. Как-то раз мне показалось, что Иру сбили зенитки. Это было летом 1943 года, вскоре после той ночи, когда наш полк потерял сразу 4 экипажа. Ира в то время заменяла командира эскадрильи Дину Никулину, которая лежала после ранения в госпитале. Получив задачу выделить 2 экипажа для полёта на разведку с бомбометанием по выбранной цели, Ира решила лететь сама со штурманом Женей Рудневой, а вторым экипажем назначила меня и штурмана Полину Гельман.
Пролетая по заданному маршруту и отмечая все огневые средства, которые нам встречались, мы с Полиной вдруг увидели, как впереди взметнулись в небо лучи прожекторов и схватили самолёт У-2. «Ира !» — подумала я. Начался обстрел. Трассы пуль, казалось, пронзали Ирин самолёт насквозь. Стреляли крупнокалиберные пулемёты, били зенитки. Самолёт кувыркался в воздухе, пытаясь выйти из лучей.
Увеличив скорость, я на полном газу лечу прямо к Ире. У меня ещё были бомбы. Вот самолёт уже совсем близко. Я вижу, как Ира скользит, пикирует, бросает самолёт в стороны, уходя от огненных трасс. Но вот под крылом моего самолёта уже зеркало прожектора, рядом с ним — пулемёт. Пора! Полина нажимает рычаги — бомбы летят вниз. Тут же гаснет прожектор.
И вдруг я вижу, как круто пикирует Ирин самолёт, — мне кажется, что он падает, и я теряю его из виду. Вышел из лучей или сбит? Этот вопрос мучил меня весь обратный путь. Мне казалось, что самолёт ползёт, как черепаха, хотя летели мы на максимальной скорости. Когда мы сели, Ира ещё не возвратилась. Но вот садится самолёт. Мы с Полиной бежим к нему и на ходу вскакиваем на плоскость.
— Ира! Женя!
Да, это были они, целые и невредимые. Ира и Женя вышли из самолёта и спокойно, как всегда, доложили командиру полка Бершанской о выполнении задания.
В июле 1943 года в жизни Иры Себровой произошло большое событие: она была принята в члены КПСС. В этот день она летала с особенным подъёмом.
Наступила осень 1943 года. Вместе с другими экипажами, выделенными для боевой работы под Геленджиком, Ира Себрова принимала участие в уничтожении немецких войск в районе Новороссийска. Взлетая с небольшой площадки на самом берегу моря, она брала курс на Новороссийск. Внизу, под крылом самолёта, чернела вода. Справа тёмной грядой тянулись горы. Полёты были напряжёнными. Меняющиеся воздушные течения то прижимали самолёт к воде, то подбрасывали его вверх. Несколько десятков боевых вылетов сделала Ира в этом районе.
Когда наши войска прорвали «Голубую линию» и сбросили гитлеровцев с таманской земли, полк обосновался в небольшом рыбачьем посёлке недалеко от Темрюка. Отсюда в течение нескольких месяцев (с октября 1943 года до апреля 1944 года) мы летали на Крым. Ире, одной из лучших лётчиц полка, поручали сложные задания. Она участвовала в оказании помощи небольшой группе наших войск, отрезанной в Эльтигене, летала в море на поиски затерявшихся в шторм катеров, на разведку, бомбила противника под Керчью. В одном из боевых вылетов Ирин самолёт был подбит. Мотор, повреждённый осколком снаряда, остановился, когда Ира находилась ещё над территорией противника.
— Придётся садиться на вынужденную, — сказала Ира Вине Реуцкой, совсем ещё молодому штурману, только недавно начавшей летать.
— Как… садиться? — упавшим голосом спросила Нина. — Где?
— Тут, в Крыму, — ответила Ира.
Не могло быть и речи о том, чтобы пытаться перетянуть через Керченский пролив. Ира планировала, держа курс на восток. «Дотянуть бы только до своей территории», — думала она, а вслух сказала, чтобы успокоить Нину:
— Ничего, всё будет в порядке.
Линию фронта она пересекла, уже значительно потеряв высоту. Сесть на искромсанном снарядами небольшом плацдарме, отвоеванном нашей пехотой под Керчью, было нелёгкой задачей. Ира это знала. Небо на востоке постепенно светлело. Скоро должен был наступить рассвет. Но внизу всё казалось одинаково тёмным, как ни старались Ира и Нина рассмотреть землю, чтобы выбрать площадку для посадки. Всё-таки Ира наметила место, которое казалось ей наиболее подходящим.
Самолёт приближался к земле. Нина быстро выстрелила белую ракету, потом другую. Но и это не помогло: по-прежнему впереди ничего нельзя было рассмотреть. Ира всё внимание сосредоточила на том, чтобы посадить самолёт и вовремя уклониться от возможного препятствия. И когда земля была уже совсем близко, впереди вдруг выросла тёмная масса. Самолёт стукнулся колёсами о землю, пробежал немного и, резко затормозив, уткнулся носом в землю. Выбравшись из самолёта, девушки увидели рядом подбитый танк со свастикой, спутанные клубки колючей проволоки, столбы с проводами. Чуть подальше — наш разбитый истребитель. Земля была изрыта воронками от снарядов и бомб.
Ира и Нина переглянулись и ничего не сказали друг другу. Трудно было поверить, что здесь можно было посадить самолёт и остаться целыми. Рассвет уже наступил, когда девушки добрались до переправы через Керченский пролив. Небольшой катер, увозивший на другой (таманский) берег раненых бойцов, спешил отплыть. Ожидали бомбёжку: немцы прилетали регулярно каждое утро. Девушки с трудом уговорили начальника переправы взять их на переполненный катер. Не прошло и десяти минут, как над головой загудели самолёты. Катер не успел причалить, а вниз уже полетели бомбы. Высадившись на берег, Ира и Нина переждали бомбёжку, укрывшись в воронке от снаряда. Потом пешком и попутными машинами добрались в полк.
Много раз ещё летала Ира бомбить немецкие войска под Керчью и каждый раз искала глазами то место, где посадила подбитый самолёт.
Зимой 1944 года Ира ездила на 10 дней в отпуск. Она побывала в Москве и в родной деревне Тетяковке, где оставались отец и младшая сестра Клава. Там Ира узнала о том, как умерла её мать.
И вот Ира снова в полку. Мы бродим с ней по песчаному берегу. Над серым неспокойным морем проносятся свинцовые тучи. Она рассказывает мне о своей поездке, о Москве, о маме…
— Немцы были в деревне недолго, их быстро оттуда выгнали. А мама умерла…
Ира рассказывает медленно, словно думает вслух. Тонким прутиком она чертит какой-то рисунок на мокром песке. Линии быстро исчезают, размываемые водой.
— Наверное, она и сейчас была бы жива… Они у всех отбирали тёплую одежду. А с неё силой стащили валенки… У мамы было больное сердце…
Ире больше не хочется говорить. И я молчу тоже. Да и на полёты пора. Мы медленно поднимаемся по узкой тропинке в посёлок…
В апреле началось большое наступление на Крым. Апрель — май мы двигались вперёд. Вместе с другими лётчицами Ира бомбила отступавшие вражеские войска на крымских дорогах, под Феодосией, Балаклавой, Севастополем. После освобождения Крыма полк участвовал в операциях по разгрому гитлеровских войск в Белоруссии, затем в Польше и, наконец, в самой Германии.
Ира Себрова со своим штурманом Лидой Целовальинковой летала на уничтожение немецких группировок, так называемых котлов, бомбила немецкие войска под Белостоком, Варшавой, Штеттином, на Немане, Висле и Одере. Не раз Ире приходилось попадать в трудные условия, под обстрел, садиться ночью вынужденно на подбитом самолёте.
В одну из боевых ночей Ира и Лида, выполнив задание, возвращались на свой аэродром.
— Погода что-то портится, — сказала Лида, — и ветер изменился: сносит нас теперь влево.
Вскоре пошёл густой снег. Ориентироваться стало невозможно. Ира продолжала лететь с курсом на аэродром. Но кончилось расчётное время, а снег не переставал, и всё вокруг было закрыто пеленой. Девушки не видели, когда они пересекли Вислу. Горючего в баке оставалось совсем мало, когда Ира сказала:
— Что ж, будем садиться!
Четыре раза пробовала Ира сесть, но каждый раз у самой земли перед самолётом вставало какое-нибудь препятствие — лес, столбы с проводами, деревья. Наконец на пятый раз она посадила самолёт. И тут же могор стал: бак был пуст…
За образцовое выполнение боевых заданий командования, мужество, отвагу и геройство, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, Указом Президиума Верховного Совета СССР от 23 февраля 1945 года Гвардии старший лейтенант Себрова Ирина Фёдоровна удостоена звания Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» (№ 4856).
Пришла весна 1945 года. Война приближалась к концу. В воздухе пахло победой. Остались позади Висла и Одер. Последние свои боевые вылеты экипажи полка совершали, летая из района Ной-Бранденбурга на порт Свинемюнде, откуда эвакуировались на кораблях немецкие войска.
Оставались считанные дни до победы. Пал Берлин. На следующий день после взятия немецкой столицы Ира и я, летая днём, уклонились от своего маршрута и полетели смотреть Берлин. Огромный город, весь в развалинах, окутанный дымом, лежал внизу. Во многих местах догорали пожары. Снизившись, мы развернулись над Бранденбургскими воротами, покружили над Рейхстагом. Парой пролетели низко-низко над флагом Победы.
Да, это был Мир, долгожданный Мир, к которому Ирина Фёдоровна Себрова пришла дорогой подвига, совершив 1008 успешных боевых вылетов.
С 1948 года Гвардии старший лейтенант И. Ф. Себрова — в запасе, а затем и в отставке. Работала в Московском авиационном институте. Жила в Москве. Умерла 5 апреля 2000 года. Похоронена на кладбище «Ракитки» (участок 2).